Каннибалы

Журнал не выглядел потрепанным. Он был свежим. Это тоже было приятно. Петр-то с отвращением воображал себе размягченный чужими потными и не только потными ладонями, мятый. Понятно, что журнал, картонный куб с салфетками, нежный розовый запах были включены в стоимость недешевых процедур, но все равно: «Молодцы, продумали».

Последний раз он листал порножурнал – сколько ему было? Четырнадцать? Шестнадцать? Петр переворачивал страницы. Ничего не мог с собой поделать – взгляд отвлекался на что-то совершенно постороннее делу. Эта давно не красила волосы – вообще-то каштановые, и Петр счел, что с каштановыми ей было бы лучше. А эта бедняга. Явно задумана природой быть в теле, вон какие широкие лодыжки, а тощая: наверное, не жрет ничего. Эту пигалицу и вовсе хотелось спросить: а мама твоя знает, чем ты занимаешься? Голые тетки непоправимо были для Петра просто людьми без одежды.

Он захлопнул и бросил журнал на диван.

…А вот Борису интересно – всегда. Блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие, чернокожие, азиатки. Как у него это получается?

На столике укоризненно стоял пластмассовый контейнер. «Вот Борис бы не растерялся, – подумал Петр, – Живо выбрал бы себе подружку на десять минут. И даже не одну, а целый гарем.»

Он сел на диван.

Вот что и странно во всем этом деле: для любовного быта столько простых решений вокруг – почему Борис выбрал сложное?

И главное, обе девки – просто зашибись.

Ирина эта. Которая в бегах. Мышка серая. Таких пруд пруди. К тому же такая втюрится – вообще не дай бог. Не будешь знать, как отделаться… Или с такой это как раз проще, чем с профессиональной шалавой? – стер номер, заблокировал ее, и привет: столь разные сферы московского общества вращались, не соприкасаясь… Ну допустим. Но Белова! Богомол, который медленно передвигает конечности, лупится глазами-шариками. Такое даже и трогать-то не захочешь, не говоря о… – Петр невольно представил себе Белову в постели: сплошь костлявые конечности, колючие углы – локти, колени. Как будто конечностей у нее вообще шесть. Да ну. Невозможно же все время думать про то, какая она знаменитая.

Вот та, другая – та, конечно, другое дело. Вероника эта, как ее там, фамилия прибалтийская, наверное. Или украинская? Шикарная баба.

С такой все понятно.

Она может думать о твоей кредитке или своих лысых покрышках, а взгляд – все равно блядский. Впрочем, не «а», но как раз поэтому.

Петр приспустил трусы.

Она совсем другое дело. Вероника эта. Все понятно – как, что и зачем.

Она тебе на все сама найдет ответ…

…Другой рукой он схватил контейнер и еле успел.

15

Для гастролей в Москве Маркус Юхансен выбрал ресторан «Скифы».

Вера приветливо оглядывала зал, полный ропота и шорохов, совсем как театральный перед подъемом занавеса. От публики исходило свечение довольства, добротности. Все уже раскланялись друг с другом, все были более или менее знакомы. Чужих в этот вечер в «Скифах» не было. Метрдотели стояли с видом футбольных судей – заложив руки за спину. Официанты еще не показались. С улыбкой предвкушения Вера оглядывала приборы на столе, снова зал. И только когда взгляд спотыкался о мужа, сидевшего напротив, Вера опасалась, что улыбка ее выглядит деревянной.

Приходилось говорить без умолку.

– Ему двадцать два или вроде, представляешь? Младше Витьки.

Борис изучал меню.

– А мать и отец при нем вроде менеджеров. Был трудным подростком, из школы выгнали, и пожалуйста. Миллионер и звезда. Открыл ресторан в каком-то своем норвежском или там шведском Мухосранске. Только для понтов – чтобы все к нему ехали. И все едут, представляешь? А младше Витьки.

Борис выудил телефон. Быстро проверил экран, убрал. «Выключил звук», понадеялась Вера. Он снова уткнулся в меню. Что там можно высматривать? Тем более что принесут все равно всем одно и то же, в одном и том же порядке.

– Селедка, – сообщила Вера. – Первый номер программы. Это должна быть лучшая селедка в нашей жизни. То, ради чего эта рыба существует. Идеальная селедка, – пересказала она близко к тексту, что писала о Юхансене главный ресторанный критик Москвы.

Борис опять вынул телефон.