Борис изучил указатель; «…и как быстро генеральские песни прилетят бумерангом сюда?» Кивнул в сторону:
– Касса – туда.
– Зачем? – не поняла Даша.
– Билеты купить, – не понял Борис.
– Тут что, платить надо? Да ну. Пошли, – потянула Даша его за рукав. – Дырку в заборе найдем.
– Ты ж сказала, что не была здесь.
– Не была.
– А дырка где?
– Ну забор-то есть. Значит, есть и дырка. Где-нибудь.
– Ну пошли.
Борису страшно не понравилась эта идея, но не хотелось показаться занудным. Назовем своими словами, признался он себе: старым и занудным.
Потопали вдоль ограды. Ботинки Бориса выдавливали из земли влагу.
– Ну и туфельки у вас, – заметила Даша.
– Чего-о?
– Вы б еще бальные надели.
– На свои посмотри.
– Мои как раз. Говно месить.
Даша легко вытаскивала ноги в больших уродливых кроссовках. Сквозь прутья виднелись пустые рыжие дорожки: пенсионеры да мамаши с колясками.
– Это Тальони так делала?
– Что именно?
– В дырки в заборах лазала и за билеты не платила.
– Вряд ли, – призналась Даша.
– А говорила, с нее пример берешь.
– Ну не во всем.
– А еще в чем не берешь?
Борис не боялся разговора – он успел многое прочесть про Тальони в Википедии.
Даша шла впереди: огромная куртка-пузырь, из нее две ноги-макаронины с копытами-кроссовками. «Где она только куртку эту взяла? Есть же деньги одеться нормально», – почему-то раздражался он.
Остановилась. Обернулась.
– Не хочу оставлять после себя барахло.
Он чуть не сказал: куртку.
– Шмотки?
– Разное. Фотки. Бумаги. Сушеные цветы. Драгоценности. Пуанты. Вот это все.
«Та-а-а-к», – отметил Борис: туфелька, значит, отпадает?
– А куда ж драгоценности денешь? Бедным раздашь?
Даша пожала плечом:
– У меня нет.
Борис не знал, что ответить. Это она ему намекает? Или сообщает факт?
– Ну допустим. Здесь я согласен. Но с пуантами что не так? Разве тебе не приятно было бы – туфелька твоего кумира, самой Тальони! – у тебя дома, – навострил крючок он. И тут же прикрыл червяком: – А кто-то потом будет радоваться, что есть туфелька Беловой. На столе стоит.
– Вы что, – серьезно возразила Даша. – Чему тут радоваться? У меня лапа сорокового размера. Валенок такой, на пол стола.
Борис наконец сообразил, что надо вести разговор так, как будто ему самому – четырнадцать. И дело пошло.
Обсудили, как жаль, что нельзя менять внешность по желанию каждый день. Сегодня ты, допустим, худощавый мужчина в рыжих усах, а завтра – маленькая китаянка. «С торчащими вперед зубами», – предложил Борис, Даша одобрила. Разговор их еще попрыгал с «ты» на «вы», наконец упал в лунку «ты».
– Ура, – обрадовалась Даша.
Борис посмотрел, куда она показывает.
Дырка и в самом деле нашлась. Закрытая куском металлической сетки.
– Полезли, – подергала, одобрила ее Даша.
Борис замялся.
– Эх, давно это было, – обтекаемо пробормотал он. Правда была другой: никогда. В школе Борис подавал другим пример, потому что родители-учителя (мама биологии, папа физики) иного не ждали. А в Ленинграде за место в универе ему, провинциалу, пришлось держаться зубами: любая оплошность – и вылетишь к себе обратно, в Белгород.
Борис пропустил этот опыт в положенное время. Но решил, что никогда не поздно. Раз ему сейчас четырнадцать, то так тому и быть. Задрал полы пальто, вставил загаженный глиной носок ботинка в ячейку сетки. Уцепился пальцами. Сетка страшновато обвисла под его тяжестью, но Борис оторвал и вторую ногу от земли.
– Я думаю… – деликатно начала Даша. Борис, ничего не успев сообразить, описал плавную дугу вместе с сеткой и упал плашмя.
Удар выбил из его головы последний сор забот, поднявшийся облачком пыли. Как князь Андрей в «Войне и мире», Борис увидел над собой пронзительное глубокое голубое осеннее небо.
А потом Даша бросилась его поднимать.
– Круто, – радовалась она. – Молодец. Теперь тут дыра – прямо как следует дыра.
Край сетки раскачивался, загибаясь. Они влезли в парк. После чего у них остались две проблемы: как прикрыть Борису прореху на брюках и где купить мороженое.
Канифоли не было нигде.
Вероника видела этот пакет с канифолью так ясно перед собой, вплоть до надорванного уголка! И вместе с тем пакета не было нигде. Как будто он находился в двух измерениях сразу: доступный мысленному взору – но не доступный рукам.
Вероника стукнула коленями в пол, распахнула дверцы трюмо. На пол полетели трико, туфли, утаскивая за собой скомканные атласные змейки тесемок. Рейтузы, гетры. Кофты. Вывалилась, как с последним рвотным усилием, скомканная спортивная сумка. Вероника накинулась на нее. Ощупала нутро, рванула за язычок молнии, поскребла ногтями подкладку. Пакета не было.
– Ты что-то потеряла? – елейно-сочувственно осведомился голосок за спиной.
Люда просовывала в дверь любопытный носик.
Лучше правды – только приемлемая правда.
– Канифоль, – процедила Вероника.
– Ой, хочешь, сбегаю. У меня своя есть. Принесу.