Каннские хроники. 2006–2016

А. Плахов. Оно проявило широкий диапазон нашего кинематографа, потому что это действительно два полюса, две крайности. Один фильм, «Утомленные солнцем – 2: Предстояние», невероятно высокобюджетный, опирающийся на мифологию державности, воцерковленности, семейного провиденциализма в михалковском варианте. Примешивалась и мифология, сопровождающая саму личность Михалкова, его общественный имидж; это тоже, как вы знаете, наложило отпечаток на восприятие фильма. О его авторе мы знали слишком много. А Сергей Лозница, наоборот, появился как бы ниоткуда, материализовался из черной дыры постсоветского пространства: хотя он и известный режиссер документального кино, но здесь, в игровом кино, на каннском подиуме его совершенно никто не ждал. Он возник вообще не из России, как-то сбоку, украинско-немецко-голландская копродукция. Неожиданно ворвался в конкурс с фильмом «Счастье мое», как незваный гость.

Д. Дондурей. Тот, который «хуже татарина».

Кадр из фильма «Утомленные солнцем – 2: Предстояние» (реж. Н. Михалков; 2010)

А. Плахов. Татарин и есть – в переносном смысле, посланник «татарской пустыни». При том что его даже Венеция приглашала, и тогда Канны подсуетились – и сразу в конкурс. Кстати, это не часто бывает.

Д. Дондурей. Интерес понятный – фильм суперрадикальный.

А. Плахов. Когда Каннский фестиваль берет совершенно нового режиссера, по крайней мере по параметрам главного фестиваля мира, берет человека другого поколения, к тому же с не очень модной территории – это редчайший случай. И, как я сейчас понимаю, у него даже были шансы получить какой-то приз. Картина оказалась вполне конкурентоспособной.

Конечно, «Счастье мое» – экстремальный фильм, кино не для всех – он не может всем нравиться. Спорный, скажем так. Я прекрасно понимаю людей, которые его не принимают по каким-то своим причинам, но смешно, когда на картину вешают ярлык непрофессионализма: тут впору обернуть этот упрек по адресу самих обвинителей. Еще смешнее и глупее, когда говорят, что это плохой фильм, потому что автор не любит людей, родину и тому подобное. Людей не надо любить: любите свою семью, друзей, не знаю, еще кого-то, но не мучайте своей любовью человечество в целом. Не нужно пользоваться демагогией в разговорах об искусстве, особенно если претендуешь считаться профессионалом. «Счастье мое» может нравиться или не нравиться, но оно показывает художественный потенциал «этой территории».

Д. Дондурей. То есть каннские отборщики это сделали специально: свели Михалкова и Лозницу?

А. Плахов. Я не знаю, специально или нет, но в любом случае чувствую, что здесь все работает: в фильме Лозницы румынский актер, румынский оператор, режиссер родился в Белоруссии, снимал на Украине, но имеется в виду, ясное дело, Россия. Но не только, а нечто большее, так называемое постсоветское пространство. В каком-то смысле проклятое. Но, безусловно, потенциально художественно богатое. Контраст двух русскоязычных фильмов, представленных в Каннах, показывает: поколению режиссеров, к которому принадлежит Михалков, – за редким исключением – уже нечего сказать. Они будут, разумеется, работать, продолжать существовать в кинопроцессе, но они уже не определяют состояние этой кинематографической территории. Его определяет какое-то новое поколение, даже не обязательно поколение, но новые люди, новые имена, новые мозги, новое сознание. Здесь что-то ощутимо меняется.

Д. Дондурей. Принцип был: смотрите, кто ушел?

А. Плахов. Ну да.

Л. Карахан. Две русские картины в конкурсе – это не частый случай в каннской программе.

Кадр из фильма «Счастье мое» (реж. С. Лозница; 2010)

А. Плахов. Последний раз, извини, были Михалков с Кончаловским. В 1994-м.