Кант. Биография

Кант ответил на эти нападки в «Благой вести о близком заключении договора о вечном мире в философии»[1559]: Шлоссер, желая «отдохнуть от принудительного подчинения власти законоуправления в небездеятельном досуге», неожиданно вступает «на боевой рубеж метафизики, где торгашеского ожесточения больше, чем в той сфере, которую он только что покинул»[1560]. Пересказав основные положения собственной философии, Кант показывает, что шлоссеровская критика критической философии основана на ошибках и что Шлоссер путается; он не знает и не может знать, о чем говорит. Либо он просто несведущ, либо притворяется, но тогда он лжет. В заключение Кант утверждает, что если бы те, кто занимается философскими вопросами, были по-настоящему честны с самими собой и другими, в философии воцарился бы мир.

Этот спор со Шлоссером был, конечно, еще и спором о религии и ее отношении к философии, но Кант очень старался не переносить его на религиозную арену. Связанный словом, он не мог открыто говорить о религиозных проблемах, но делал все возможное, чтобы показать слабость этого философа созерцания и мистической веры, надеясь, что эту критику Шлоссера и его «вельможного» мистицизма в философии признают в Берлине за то, чем она была: критикой розенкрейцерского мистицизма Фридриха Вильгельма II и его министров.

«Метафизические начала учения о праве» и «Метафизические начала учения о добродетели» были связаны друг с другом и были снова изданы как одна книга в 1797 году под названием «Метафизика нравов». Второе издание обеих частей вышло уже в 1798 году. К нему Кант добавил «Приложение», в котором ответил на возражения из рецензии 1797 года в Göttingische gelehrte Anzeigen. В этой книге Кант исполняет обещание представить «всю систему» человеческих обязанностей, планы написать которую восходят по меньшей мере к 1767 году. Канту потребовалось гораздо больше времени, чем он ожидал, чтобы выявить все критические предпосылки такой системы. Наконец, в возрасте семидесяти четырех лет, собирая все воедино, он представил публике эту работу, которая была более всеобъемлющей, чем планировалось, предлагая не только теорию всех этических обязанностей, но и взгляды на философию права. Однако по сравнению с «Основаниями» и второй «Критикой» «Метафизика нравов» вызывает разочарование. В ней нет революционной силы и новизны двух предыдущих работ. В действительности она читается как компиляция старых лекционных записей, каковой она и является. Учитывая слабость Канта и то, как сложно ему было ее писать, не удивительно, что многое в работе остается недосказанным, а часть текста искажена[1561]. У Канта просто не было сил, чтобы удовлетворительно собрать воедино различные нити аргументации, не говоря уже о том, чтобы отшлифовать работу. В самом деле, ему сложно было даже проконтролировать печать книги. Это, конечно, не значит, что работа не представляет интереса или неважна. Идеи, изложенные в ней Кантом, восходят к его самым плодотворным годам. Она важна для понимания не только его моральной философии, но и его политической мысли. Это действительно настоящий tour de force. В то же время, если эта работа «предъявляет к читателям требования, кажущиеся чрезмерными даже по кантовским меркам», то ее создание потребовало от Канта еще большего[1562].

Аргументация работы основана на различии между обязанностями справедливости и обязанностями добродетели, или между юридическими и этическими обязанностями. Кант утверждает, что законы, которые свободно принимают такие рациональные агенты, как мы, основываются на этих двух типах обязанностей. Грубо говоря, «Метафизические начала учения о праве» касаются первых, «Метафизические начала учения о добродетели» – вторых. И то и другое имеет отношение к законодательству, но двух типов: политическому и личному. Юридическое законодательство занимается тем, что требуется или разрешается во внешнем смысле, в то время как этическое законодательство – это, по Канту, «внутреннее законодательство». Поскольку оба вида законодательства порождают законы, которые разумные существа должны быть в состоянии принять свободно, то для Канта существует и два вида свободы: внешняя и внутренняя. Соответственно, юридические законы – это законы внешней свободы, а этические – законы внутренней. Этические законы в конечном счете важнее. Они предписаны категорическим императивом и являются выражением нашего автономного разума. Юридические обязанности, связанные с действиями, которые нас могут заставить совершать другие, оказываются лишь опосредованно этическими. Юридические законы и обязанности связаны с правами других лиц, и хотя нам следует делать то, что другие могут требовать от нас по праву, мы не обязаны совершать такие действия из моральных побуждений.