Кант. Биография

Руссо, возможно, и был первым, кто «открыл в многообразии человеческих образов глубоко скрытую природу человека и тот скрытый закон, согласно которому, по его наблюдениям, провидение находит свое обоснование», но это не значит, что Кант считал, будто Руссо описал эту скрытую природу верно[533]. Хатчесон, Шефтсбери и Юм были лучшими проводниками в этом отношении – по крайней мере, так думал Кант в 1765 году.

Самые подробные и тщательные записи Гердер делал на лекциях Канта по метафизике. Они дают очень хорошее представление о том, что думал Кант в тот период: «принцип Крузия» – все, что есть, должно быть в каком-то месте и в какое-то время – убог и неистинен[534]. Метафизика должна быть не только обстоятельной, но и красивой[535]. Местами конспект очень прямолинеен. Так, «Вольф ошибается», и «Крузий ошибается», и «Баумейстер – жалкий толкователь Вольфа»[536]: возможно, «философия Мальбранша лучше философии Лейбница»[537]; но именно пространство «должно быть первым актом божественного всеприсутствия, через которое вещи вступают в связь (nexus)»[538]. С другой стороны, «status post mortem (посмертное состояние) очень вероятен, [ведь] все состояние мира есть ничто без разумных существ; разумные существа же, которые прекращают быть, суть как если бы их никогда не было» и так далее[539].

Кант очень сжато излагал различные концепции, аргументы, объяснения и гипотезы, а также собственные теории. Разные мысли быстро сменяли друг друга, и, должно быть, молодым студентам было трудно за ним успевать. Таким образом, кантовское влияние на студентов отчасти было связано с их ощущениями от его лекций. Они пришли к убеждению, «что самые важные вещи говорятся о вещах чрезвычайной срочности: о вещах, которые [они] любой ценой должны понять», но, к их огорчению, они не могли их понять, и поэтому занимались тем, что стремились достичь их понимания[540]. Сам Гердер нашел другой выход. Он писал Каролине Гердер:

Моя душа не могла остаться здоровой в этом царстве смерти, безжизненных понятий без основ и оснований. После каждой лекции по метафизике я выбегал на воздух читать какого-нибудь поэта – или читал Руссо или подобного писателя, чтобы пробудиться и избавиться от этих впечатлений, поскольку они ранили меня[541].

В это время Гердер написал черновик «Опыта о бытии», который, хоть его часто и считали чисто гердеровским текстом, вероятно, ближе к идеям Канта того времени, чем традиционно считается[542]. Гердер: «Бытие не может быть доказано – существование Бога не может быть доказано – никакой идеалист не может быть опровергнут – все экзистенциальные высказывания, наибольшая часть человеческого познания не может быть доказана – напротив, все неопределенно; нет! не неопределенно, [хотя и] не доказуемо…»[543] До нас дошел ряд стихотворений, в которых Гердер излагал идеи Канта и Руссо в стихах. По меньшей мере одно из них Кант даже позволил Гердеру прочесть на своей лекции[544].

Вряд ли можно сомневаться в том, что Кант был вдохновляющим лектором в то время. Не может быть сомнений и в том, что он хотел обучить своих студентов не только философским теориям, но и научить их жить, советуя вести определенный образ жизни. Тогда он считал, что философские размышления должны занимать в жизни важное место, но это не все и, возможно, даже не самое важное. Изящество и удовольствие от прекрасного в природе и литературе были для него важнее сухих книжных знаний. Гердер тоже обращает на это внимание, описывая Канта как «наблюдателя общества», который ищет «великое и прекрасное в людях и в человеческих характерах, темпераментах и побуждениях полов, в добродетелях и, наконец, в национальных характерах». Он хвалит тонкие взгляды и наблюдения Канта в психологических вопросах, называя его «немецким Шефтсбери»[545]. Гердер снова преувеличивает, но его преувеличение все же добавляет дополнительную грань к нашему пониманию интеллектуального темперамента Канта. Кант не был сухим физиком и метафизиком, как можно было бы ожидать, читая его латинские диссертации. Кант определенно был европейцем по своим взглядам. Он не только читал и ценил современных немецких, французских и английских писателей, но и пытался применить их теории на практике. Более того, его жизнь сама обладала определенным литературным колоритом. Он стремился быть литератором, а не просто ученым, и это отличало его от большинства коллег по университету.