Питерсон быстро скис. Он явно не относился к людям, способным на долгое и упорное сопротивление. Впрочем, Герти легко мог его понять. Общество двух канцелярских крыс, удобно рассевшихся на кухне, могло лишить душевного равновесия даже самого выдержанного человека. Питерсон же к такому типу людей явно не относился.
– У меня на сегодня не назначено посетителей, – пробормотал он. – В принципе, я могу по своей инициативе предложить ему встречу…
– Подходит, – мистер Беллигейл степенно кивнул. – Не бойтесь, Канцелярия оплатит вам это время согласно вашему прейскуранту.
– В таком случае я согласен.
– Правильное решение, мистер Питерсон.
– С вашего позволения, джентльмены, я начну немедленно.
Герти ожидал, что Питерсон откроет тайник и извлечет из него что-то наподобие машины времени из романа. Что-то громоздкое, со множеством проводов и кабелей, плюющееся разноцветными искрами… Но его ожидало разочарование. Ничего подобного темпоральный проститут делать не стал. Он откинулся поудобнее в кресле и прикрыл глаза.
– Вам ничего не требуется для установления связи? – уточнил Герти.
– Ничего, – негромко произнес Питерсон. – У них есть аппараты, настроенные на частоту моего мозгового излучения. В течение десяти секунд я свяжусь с диспетчером и передам мистеру Брейтману ваше предложение.
– А если он не согласится? – спросил Герти.
Ответа не последовало. Питерсон лежал с закрытыми глазами и запрокинув голову. Дыхание его выровнялось, стало глубоким. Со стороны он выглядел как обычный человек, задремавший в кресле после сытного обеда.
«Может, так все и есть? – Герти поморщился от этой болезненной мысли. – Что, если этот Питерсон всего лишь умалишенный, страдающий раздвоением личности? Выдумывает себе несуществующих компаньонов, явившихся из будущего, и настолько поднаторел в этом искусстве, что умудрился провести даже Канцелярию…»
Была и другая мысль, еще более неприятная, которую Герти пытался не додумывать, укрыв за первой. Потому что, как только она проникала в мозг, рассудок охватывало что-то сродни окоченению, а все мыслительные процессы сами собой замирали.
Почему кто-то в будущем хочет его, Гилберта Уинтерблоссома, смерти?
Питерсон негромко застонал и внезапно открыл глаза.
– Что-то случилось? – спросил Герти взволнованно. – Какая-то ошибка?
Он ожидал, что Питерсон смущенно улыбнется в своей обычной манере. Но тот, пробормотав что-то неразборчивое, вдруг резко поднял голову. От неожиданности Герти пошатнулся на стуле. И едва не упал, когда встретил взгляд Питерсона, устремленный прямо на него.
Но это не был взгляд Питерсона. С лица темпорального проститута на него смотрели чужие глаза. Они сохранили голубой цвет, но более не казались ни смущенными, ни наивными.
С лица Эрсиваля Котта Питерсона на Герти взирали невыразительные и блеклые глаза убийцы. Те самые, что он видел вчера до тех пор, пока ночь не разорвало пороховым пламенем.
– Добрый день, полковник, – человек с лицом Питерсона заворочался, поднимаясь, – а вы, кажется, живучее, чем я думал…
«Это Питерсон», – подумал Герти, не замечая, что пятится к стене.
«Нет, это не Питерсон», – подумал он тремя секундами позже, ощутив, что отступать уже некуда.
Человек, вставший из кресла, был Питерсоном и в то же время не был им. Он оправил галстук не как Питерсон: было видно, что тот затянут туже, чем ему привычно. Он повел плечами совсем не как Питерсон, точно разминаясь после долгого сна. Он несколько секунд разглядывал, хмурясь, собственные пальцы, как если бы пальцы Питерсона показались ему недостаточно гибкими и послушными.
Он… У Герти закружилась голова. Человек, который был Питерсоном, уже не был Питерсоном. И вел себя так, как обычно ведет джентльмен, выходя из примерочной и пытаясь определить, не жмет ли ему новый костюм.
Но даже если бы Питерсон был гениальным актером, способным на полное перевоплощение, он не смог бы подделать глаза. А глаза не имели ничего общего с глазами Питерсона. Их новый взгляд, прямой, немного ироничный и необычайно ясный, заставил Герти несколько секунд нечленораздельно мычать.
Визитер, казалось, не испытывал ни малейшего смущения от ситуации.
– Постоянно забываю, до чего же у вас чудная мода, – пробормотал он, дергая воротник. – Совершенно никакого уважения к естественным потребностям человеческого тела. Впрочем, не удивлюсь, если скоро и у нас появятся подобные фасоны. В отличие от вшей и герпеса, мода имеет свойство распространяться даже через темпоральные связи…
Единственным, кто нимало не смутился подобной переменой, оказался мистер Беллигейл.
– Назовите себя, – его голос приглушенно лязгнул, как компостер, которым в Канцелярии пробивали дырки на мемокартах, – полное имя и род занятий.
Питерсон усмехнулся. Голос второго заместителя, от которого у обычного человека мигом сдуло бы краску с лица, не произвел на него особенного впечатления.
– Жеральд Уххамед Усейн Брейтман. – Он склонил голову на шее, которая вдруг стала казаться куда более подвижной, чем у Питерсона. – Что же до рода занятий – здесь есть некоторое затруднение.
– Вы ученый-историк?