Канун дня всех святых

– Ну как же, это Смертные Грехи, мальчики! И беспородный сброд. А вот ползучие угрызения совести!

Все посмотрели, как они ползают. Они ползали весьма изящно.

– А теперь, – прошептал Саван-де-Саркофаг. – Уймитесь. Угомонитесь. Усните.

И всей оравой злобные твари трижды обернулись волчком, как бешеные собаки, и улеглись наземь. Всё зверье остепенилось. Все скорченные рожи окаменели. Все вопли умолкли.

Луна залила светом горгулий Нотр-Дама.

– Ну как, Том, уразумел?

– Вполне. Все старые боги, видения, ночные кошмары, никчемные идеи, оставшиеся не у дел, – мы пустили их в дело. Призвали сюда!

– И здесь они останутся на века. Так?

– Так!

Они посмотрели вниз.

Ватага зверья засела на восточной стене.

Свора смертных грехов – на западной.

Лавина кошмаров – на южной.

И веселая компания безродных пороков и замаранных добродетелей – на северной стене.

– Я, – сказал Том, гордый проделанной за ночь работой, – был бы не прочь здесь пожить.

В разверстых клыкастых пастях зверей приглушенно зашипело и засвистело пение ветра:

– Большшшое ссспасссибо.

Глава 17

– Вот тебе раз, – сказал Том Скелтон, стоя на парапете. – Мы посвистели всем каменным грифонам и демонам. А Пипкин опять пропал. Я подумал, может, вызвать его свистом?

Саван-де-Саркофаг рассмеялся так, что его капюшон загудел на ночном ветру, а иссохшие гости загремели под кожей.

– Оглянитесь, мальчики! Он еще здесь!

– Где?

– Здесь, – скорбно простонал голосок издалека.

У мальчишек захрустели спины и шеи от попыток заглянуть вверх, за парапет.

– Ищите и обрящете, парни, поиграйте в прятки!

Даже ведя поиски, они не могли налюбоваться разгулом, который творился на стенах собора, – ужасами и живописным уродством угодивших в западню чудовищ.

Где искать Пипкина в мрачной пучине морских гадов с жабрами, разверстыми, как пасть в застывшем вдохе и вздохе? Где – среди кошмарной нечисти, колоритно высеченной из жёлчных каменьев, вытащенных из ночных охотников и монстров, извергнутых старыми землетрясениями, изрыгнутых бешеными вулканами, остывшими в бреду и ужасе.

– Здесь, – снова раздался издалека знакомый стон.

И на выступе, на полпути до земли, прищурившись, мальчики, кажется, разглядели круглое дьявольски ангельское личико, знакомый глаз, знакомый нос, знакомые дружеские уста.

– Пипкин!

Оглашая здание криками, они добежали вниз по лестницам и темным коридорам до карниза. Далеко-далеко, на ветру, над узким выступом, посреди бездны уродства выделялось благородством маленькое лицо.

Том пошел первым, не глядя вниз, с распростертыми руками. За ним Ральф. Остальные выстроились гуськом.

– Смотри, Том, не свались!

– Не свалюсь. Пип здесь.

И в самом деле, это был он.

Выстроенные в ряд, прямо под выпяченной из камня маской, торсом, головой горгульи, они смотрели вверх на изысканный профиль, великолепно вздернутый нос, нетронутую щетиной щеку, непослушную шевелюру из мрамора.

Пипкин.

– Пип, ты чего там потерял? – окликнул его Том.

Пип молчал.

Его уста были высечены из камня.

– Он же каменный, – сказал Ральф. – Всего-навсего горгулья, высеченная давным-давно, просто похожа на Пипкина.

– Нет, я слышал, как он нас зовет!

– Но как…

Им ответил ветер.

Он подул из-за углов собора высоко над землей. Он засвиристел в ушных раковинах и трубным гласом вырвался из распахнутых пастей горгулий.

– A-ах… – прошептал голос Пипкина.

По спинам мальчишек пробежали мурашки.

– O-o-o-o-o, – пробормотали каменные уста.

– Слышите? Вот он! – взволнованно сказал Ральф.

– Тихо ты! – шикнул Том. – Пип? Когда снова подует ветер, скажи, как тебе помочь? Как ты туда попал? Как тебя оттуда снять?

Молчание. Мальчики припали к каменно-скальному фасаду громадного собора.

Затем пронесся новый порыв ветра, заставив их затаить дыхание, и просвистел сквозь высеченные в камне зубы мальчика.

– Не… – промолвил голос Пипа.

– …все, – прошептал голос Пипа после молчания.

Тишина. Опять подул ветер.

– Вопросы…

Мальчики ждут.

– …сразу.

– Не все вопросы сразу! – перевел Том.

Мальчишки рассмеялись. Это в духе Пипа.

– Ладно. – Том сглотнул слюну. – Чего тебе понадобилось на этой верхотуре?

Ветер печально подул, и голос доносился, словно со дна старого колодца:

– За пару… часов… побывал… в стольких… местах.

Мальчики ждали со скрежетом зубовным.

– Громче, Пипкин!

Ветер вернулся, чтобы скорбеть в распахнутых каменных устах.

Но ветер улегся.

Пошел дождь.

И стало лучше. Холодные капли дождя падали в каменные уши Пипкина, вытекали из носа, струились из мраморного рта, и он мог членораздельно говорить влажным языком, словами прозрачной дождевой воды:

– Теперь… другое дело!

Из него били ключом туманы и брызги дождя:

– Жаль, вы не были там, где я! Уф! Меня похоронили вместо мумии. Превратили в собаку!

– Мы догадывались, что это ты, Пипкин!

– А теперь вот, – промолвили дождинки в ушах, в носу и мраморных устах, изливавшихся чистым ливнем. – Обалдеть! Ну и ну! Отпад, офигеть – засадили в камень за компанию со сворой чертей и демонов! И через десять минут, как знать, куда я попаду? Ввысь? Или под землю?!

– Куда, Пипкин?