Канун

Постоянные посѣтители этихъ вечеровъ дѣйствительно любили слушать Наталью Валентиновну. Игра ея была совсѣмъ особенная — безъ какой-либо вычурной аффектаціи, но чистая, музыкальная, мягкая и какая-то задушевная. Въ большомъ настоящемъ концертѣ она, конечно, была бы немыслима, но здѣсь производила глубокое впечатлѣніе.

И сообщеніе студента было встрѣчено дружными апплодисментами. Апплодисменты эти смѣшались съ новыми, привѣтствовавшими уже Мигурскую, которая прошла черезъ залъ прямо къ роялю. Она сѣла и начала играть.

Концертъ уже приближался къ концу. Зигзаговъ вышелъ изъ залы и хотѣлъ пройти въ библіотеку. Многіе, не попавшіе въ залъ, толпились у двери, вытянувъ впередъ шеи и слушая. Онъ медленно проталкивался и вдругъ лицомъ къ лицу встрѣтился съ Львомъ Александровичемъ.

— Батюшка мой! что же вы здѣсь стоите и не войдете въ залъ? — промолвилъ Зигзаговъ:- давно?

— Минутъ десять. Трудно протискаться…

— Такъ пойдемте сюда, въ библіотеку. Тамъ воздухъ есть.

Онъ взялъ его подъ руку и вывелъ изъ стѣснившейся группы. — Или вамъ интересно послушать?

— О, нѣтъ, я, вѣдь, не надолго. Я только хотѣлъ, чтобы вы меня видѣли.

Они вошли въ библіотеку и усѣлись тамъ.

— Да, чтобъ вы меня видѣли, милый Максимъ Павловичъ, — говорилъ Левъ Александровичъ, — и повѣрили, что я все-таки немножко способенъ твердо стоять на своемъ… Вѣдь я уже въ сущности на оффиціальномъ посту, я оффиціальное лицо. Ваши эти концерты — одно изъ такихъ явленій, за которыя ссылаютъ въ мѣста не столь отдаленныя — и вотъ я здѣсь, у васъ… А, вѣдь, враги у меня есть и тутъ, въ нашемъ городѣ, а, можетъ быть, и въ вашей квартирѣ… Враги рождаются для человѣка вмѣстѣ съ удачей его. Завтра, можетъ быть, полетитъ вѣсть въ Петербургъ и тамъ узнаютъ объ этомъ раньше, чѣмъ я пріѣду и предстану. Но я, какъ видите, ко всему готовъ, на все у меня есть одно отраженіе, только одно: я есмь я, я таковъ. Угодно вамъ пользоваться моими услугами, — такого, каковъ я есть, я готовъ служить, не угодно, я ухожу. Я не могу отдать вамъ въ услуженіе одну мою ногу, чтобы она шла для васъ назадъ, тогда какъ другая идетъ впередъ. Мои ноги привыкли итти рядомъ и обѣ впередъ.

— Милый мой, Левъ Александровичъ! — улыбаясь сказалъ Зигзаговъ, — вы на пути къ чуду. Мы увидимъ чудо-человѣка, coxpaнившаго неприкосновенной свою личность тамъ, гдѣ начинаютъ съ того, что ее четвертуютъ… Не будемъ говорить объ этомъ, а просто будемъ ждать чуда… Чудо, вѣдь, не поддается обсужденію. Я радъ, что вы у меня. Наталья Валентиновна пріѣхала къ намъ давно, играла, была мила и очаровательна и продолжаетъ быть такой… И — не знаю, можно-ли сказать это:- мнѣ открыта тайна…

— Ну, если она вамъ ее открыла, значитъ, это законъ… Да, какъ видите, я не одинокъ. Это должно возвыситъ меня въ вашихъ глазахъ. Съ такой опорой мнѣ, кажется, нечего бояться. Если не ошибаюсь, концертъ кончился… Тамъ какое-то движеніе.

— Да, расходятся. Вы останетесь посидѣть?

— Очень немного, Максимъ Павловичъ. Я сегодня усталъ. Вѣдь приходится сдавать дѣло. Я послѣ обѣда поѣхалъ въ управленіе и тамъ работалъ до сихъ поръ. Прямо оттуда къ вамъ. А завтра съ восьми часовъ уже…

— А вотъ и опора! — сказалъ Зигзаговъ, взглянувъ на дверь, въ которую вошла Наталья Валентиновна. — Приказаніе исполняется въ точности. Да видите, и директоръ департамента ведетъ себя героемъ. Ѣдетъ въ Петербургъ прямо въ готовностью отправиться въ мѣста, не столь отдаленныя.

— Вы съ нами останетесь сегодня, Левъ Александровичъ? — спросила Наталья Валентиновна, и прибавила съ улыбкой:- сегодня у Максима Павловича удивительно вкусная колбаса, я шла мимо и попробовала.

— Вотъ на столько и останусь, чтобъ попробовать колбасы и выпить стаканъ чаю.

— Собственноручно налью вамъ чаю, — сказалъ Зигзаговъ, — и запишу это въ своемъ дневникѣ и, кромѣ того, выбью на мраморной доскѣ и повѣшу ее на стѣнкѣ столовой: такого-то числа въ семъ мѣстѣ Зигзаговъ собственноручно налилъ чаю герою…

— Кажется, это выходитъ изъ границъ приказанія! — грозя ему пальцемъ, сказала Наталья Валентиновна.

— Одна капелька ироніи… Но, вѣдь, условлено, что она мнѣ прощается.

Квартира очень скоро освободилась отъ чисто концертной публики. Осталось десятка три людей, хорошо между собой знакомыхъ.

Когда всѣ оставшіеся собрались въ столовой и усѣлись вокругъ стола съ самоваромъ и закусками, оказалось, что здѣсь былъ и Корещенскій, котораго во время концерта никто не видалъ. Онъ сидѣлъ гдѣ-то въ залѣ среди публики и добросовѣстно слушалъ концертъ.

Теперь онъ сидѣлъ рядомъ съ Львомъ Александровичемъ и, въ то время, какъ за столомъ раздавался громкій оживленный говоръ, Левъ Александровичъ наклонился къ нему и сказалъ:

— Я страшно дорожу временемъ, а съ вами мнѣ надобно переговорить очень серьезно. Отсюда я уѣду черезъ четверть часа. Не поѣдемъ-ли вмѣстѣ ко мнѣ?

Корещенскій сперва посмотрѣлъ на него съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ, а потомъ кивнулъ головой въ знакъ согласія.