Капетинги. История династии (987–1328)

В тот период, когда феодальная система достигла определенного равновесия, Людовик IX представлял собой некое чистейшее ее порождение- образцового рыцаря со светлыми волосами и тонкой талией. Хоть он и обладал горячим темпераментом, но вел себя как послушный сын своей матери, навязавшей ему длительную опеку. Он хотел сделать это правилом поведения и для Филиппа Смелого: «Люби и почитай мать, помни и соблюдай ее добрые наставления». Добрый супруг, он нежно любил Маргариту Прованскую, хоть и не сам выбрал ее в жены, и умел улучать моменты для близости с ней, рискуя растравить материнскую ревность. Добрый отец, он старался хорошо воспитывать своих одиннадцать детей, рассказывая им назидательные истории и не скупясь на семейные наставления. Он не ставил ничего выше чувства семейного единства, в котором можно видеть один из столпов его идеологии. Старшему сыну он поручил заботиться о младших детях: «Люби братьев и всегда пекись об их благе и продвижении и займи для них место отца, чтобы поучать всему благому». Во имя рода, считал он, живые должны приходить на помощь усопшим. Духовного утешения того же рода он ожидал и для себя самого: «Вели, чтобы мне помогли мессами и прочими молебнами, и попроси, чтобы за мою душу молились монашеские ордены Французского королевства».

Добрый сеньор, Людовик IX умел выказывать властность, зная, как заставить себя слушать и себе подчиняться. Человек абсолютно безупречный, в полном смысле слова мудрый и мужественный, в своем поведении он никогда не отклонялся от рыцарского кодекса, был честен с врагами, смел, стоически держался в несчастье, очень заботился о судьбе своих людей: в Египте он велел разгрузить корабли, наполненные провиантом, чтобы передать его больным[211].

И современники тоже описывали его как человека, всегда соответствовавшего моральным канонам, учтивого, сдержанного, искреннего и безупречно владевшего речью. Доминиканец Симон дю Валь, приор Провенского монастыря, подолгу навещавший его, утверждал, что «никогда в жизни не слышал, чтобы он молвил развратное, праздное или клеветническое слово, и никогда не видел мужа, исполненного столь великого благоговения в речах и во взгляде». Эти самообладание и гармоничность, завоеванные долгим духовным трудом, внушали брату Симону «некое подобие страха, словно перед ним был святой»[212].

Твердая и неустрашимая вера государя производила сильное впечатление на его окружение, как на клириков, так и на мирян. Предоставляя заботу подкреплять христианскую догму рациональными аргументами, во имя ансельмовского принципа fides quaerens Intellectum (вера, ищущая разумения), магистрам из университета, Людовик IX опирался на незыблемую скалу Священного писания, воздерживаясь от любых интеллектуальных дискуссий. Христианская благая весть сводилась для него к нескольким элементарным утверждениям: «Во-первых, я наставляю тебя, — говорил он сыну, — чтобы ты любил Бога всем сердцем и изо всей силы, ибо без этого никто никуда не годится». Богу надо служить, как вассал служит сеньору. Миряне, считал он, должны защищать веру мечом, «вонзая его в живот противника»; пусть они стараются убивать неверных, но спорить с последними о вере не следует[213]. Применение этих решительных методов не исключало обращение других народов в религию Христа, единственно верную в его глазах. Этот мотив, видимо, и сыграл свою роль, когда было принято решение отправиться в крестовый поход в 1270 г.

Неустрашимая вера не обязательно означает слепую набожность. Благочестию Людовика Святого, при всей его привязанности к литургическим упражнениям духа, была присуща некая личная тональность. Он не довольствовался тем, что часто слушал мессу, — в ее ходе он был очень активен: «Когда будешь в церкви, воздержись от того, чтобы терять время и говорить пустые слова. Читай молитвы сосредоточенно, либо устами, либо про себя, и особо благоговеен и внимателен будь в молитве, когда во время мессы будет явлено тело Господа Нашего Иисуса Христа, а также незадолго перед этим»[214]. Стараясь лучше познать это откровение, с которым был абсолютно согласен, он любил читать Библию и говорить о ней за столом с сотрапезниками; он внимательно слушал чтение Священного писания у доминиканцев в Компьене. Он высоко ценил проповеди, которые ему доводилось слушать, так сказать, сидя на земле. Пламенный адепт «нового слова», какое проповедовали нищенствующие ордены, возможно, именно наставлениям францисканцев он и был обязан желанием подражать Христу во всем, а также театральным и трогательным почитанием распятия: «И склонился к земле, раскинув руки крестом и целуя крест, и так веровал, что испускал слезы, делая это»[215].