Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля

У Арки-де-ла-Альхама никого не было. Оставив за спиной колокольню кафедрального собора, врезанную в небо над купами апельсиновых деревьев, я прошел дальше, свернул и оказался у противоположного выхода, где журчал фонтан и свисал с зубчатых стен Алькасара вьюнок. Никого. Быть может, кто-то подшутил надо мной, думал я, вглядываясь в темноту. Но тут за спиной послышался какой-то звук, и я обернулся, одновременно взявшись за кинжал. Одна из дверей открылась, и появившийся оттуда дюжий и рыжий немец-гвардеец молча воззрился на меня. Потом поманил к себе, и я сторожко, опасаясь подвоха, приблизился. Немец не выказывал враждебных намерений, а всего лишь рассматривал меня с профессиональным любопытством, после чего показал знаком, чтобы я отдал кинжал. Между густейших рыжих бакенбард, соединенных с усами, мелькнула добродушная улыбка. Потом он произнес нечто вроде «комензихерейн», и я, вдосталь навидавшийся во Фландрии немцев, как живых, так и мертвых, понял, что это значит: «Иди сюда», «Заходи» или что-то в этом роде. Выбора у меня не было, так что я отстегнул кинжал и переступил порог.

– Ну, здравствуй… солдат.

Те, кто знает портрет Анхелики де Алькесар, написанный Диего Веласкесом, легко представят себе, как выглядела она года за два-три до этого. Племяннице личного секретаря его величества, фрейлине королевы, в ту пору исполнилось уже пятнадцать лет, и ее красота была уже не обещанием, а непреложной данностью. Анхелика выросла и расцвела: шнурованный лиф с отделкой из серебра и кораллов, широкая длинная юбка на металлическом каркасе-гвардаинфанте, красиво струившаяся вокруг бедер, подчеркивали пленительно-женственные очертания ее фигуры, потерявшей со времени нашей последней встречи отроческую угловатость. Золото завитков – золото, какого и на рудниках Арауко не видывали, – подчеркивая синеву глаз, не противоречило белизне матовой кожи, которая казалась гладкой как шелк. Впоследствии, когда мне довелось прикоснуться к ней, оказалось, что не казалась.

– Давно не виделись.

Ее красота слепила мне глаза. Комната, убранная на мавританский манер, выходила в сад королевского дворца. Оттого что Анхелика сидела спиной к свету, солнечные лучи венчали ее голову сияющим нимбом. По изящно вырезанным губам скользнула всегдашняя улыбка – загадочная, будто намекающая на что-то, приправленная пряной крупицей недоброй насмешки.

– Давно, – еле выговорил я.

Немец удалился в сад, где по временам мелькал чепец прогуливавшейся там дуэньи. Анхелика села в резное деревянное кресло, указав мне на низкий табурет, стоявший напротив. Плохо соображая, что делаю, я опустился на него. Сложив руки на коленях, она внимательно смотрела на меня; носок атласной туфельки выглядывал из-под обруча, вшитого в подол юбки, и я вдруг почувствовал, до чего же неуклюже и топорно выгляжу я в своем толстого сукна колете без рукавов, надетом поверх заплатанной рубашки, в грубошерстных штанах, в кожаных солдатских гетрах. «Клянусь кровью Христовой», – произнес я про себя с досадой и похолодел от ревности при мысли о том, сколько расфранченных красавчиков с голубой кровью и тугой мошной увивается вокруг Анхелики на придворных балах и празднествах.

– Надеюсь, ты не держишь на меня зла, – мягко произнесла она.

Не потребовалось больших усилий, чтобы мгновенно воскресить в памяти застенки инквизиции, аутодафе на Пласа-Майор и роль, которую сыграла племянница Луиса де Алькесара во всех моих унижениях и злосчастьях. И, обретя от этих воспоминаний ту меру холодности, что была мне так необходима в тот миг, я спросил:

– Что вам нужно от меня?

Она помедлила с ответом на секунду больше, чем было нужно, все с той же улыбкой на устах продолжая пристально рассматривать меня. И, судя по всему, увиденное ей понравилось.

– Ничего не нужно. Забавно было встретиться с тобой вновь… Я заметила тебя на площади. – Помолчала мгновение, перевела взгляд на мои руки, а потом вновь взглянула в лицо. – Ты вырос.

– И вы.

Прикусив нижнюю губу, она не кивнула, а медленно наклонила голову. Локоны при этом движении чуть прилегли к бледным щекам, и это привело меня в полный восторг.

– Ты воевал во Фландрии. – Это был не вопрос и не утверждение, – казалось, она просто размышляет вслух, и тем неожиданнее прозвучало: – Мне кажется, что я тебя люблю.

Я вздрогнул, привскочив со своего табурета. Анхелика уже не улыбалась, подняв на меня свои синие – как море, как небо, как сама жизнь – глаза. Боже, как умопомрачительно хороша она была, подумал я и пробормотал:

– Боже…

Я дрожал – вот уж действительно, – как палый лист под ветром. Она еще какое-то время оставалась неподвижна и безмолвна. Потом слегка пожала плечами:

– Еще хочу тебе сказать: ты водишься с людьми, которые могут навлечь на тебя беду. Этот твой капитан Батисте, Тристе или как его там… Твои друзья – враги моих друзей… Знай: ты рискуешь головой.

– Не в первый раз, – ответил я.