Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля

– Смотри, как бы не в последний. – Она снова улыбнулась, как раньше – задумчиво и загадочно. – Сегодня герцоги де Медина-Сидония дают вечер в честь августейшей четы… На обратном пути моя карета ненадолго остановится в Аламеде. Там такие чудесные сады, фонтаны… Нет места лучше для прогулок.

Я нахмурился. Слишком это было хорошо. Слишком просто.

– Поздновато, мне кажется.

– Мы в Севилье. Ночи здесь теплые.

От меня не укрылась чуть заметная насмешка, сквозившая в последних словах. Я взглянул в патио, где прохаживалась дуэнья. Анхелика поняла смысл моего взгляда:

– Она не похожа на того дракона, что стерег меня у источника Асеро… Если я захочу, она отвернется и будет глуха и слепа. И вот я подумала, Иньиго Бальбоа, что, быть может, вам угодно будет оказаться сегодня после десяти в Аламеде.

Я пребывал в ошеломлении, пытаясь осмыслить услышанное.

– Ловушка, – наконец выговорил я. – Засада, как в прошлый раз.

– Не исключено. – Она выдержала мой взгляд. – От твоей отваги зависит, попадешься ты в нее или нет.

– Капитан… – начал я и осекся.

Анхелика смотрела на меня, с дьявольской проницательностью, как по книге, читая мои мысли.

– Капитан – твой друг. Ты, конечно, поделишься с ним своей маленькой тайной… А друг не отпустит тебя одного туда, где может ждать засада. – Она помолчала, давая мне время освоиться с этой мыслью, а потом сказала: – Я слышала, он тоже не робкого десятка.

– От кого же вы это слышали?

Анхелика не ответила – лишь улыбка ее обозначилась яснее. А я получил ответ на свой вопрос, едва успев договорить. Очевидность предстала передо мной с такой пугающей отчетливостью, что я вздрогнул, – мне в лицо с безупречным расчетом был брошен вызов. Показалось на миг, будто в комнату вплыл призрачно-черный силуэт Гвальтерио Малатесты. Все стало ясно – ясно и ужасно: в давней и незавершенной распре появился новый персонаж. Это был я. Ибо уже достиг того возраста, когда принято отвечать за последствия своих поступков, ибо знал слишком много и для наших врагов сделался не менее опасен, чем сам капитан Алатристе. Меня использовали как приманку, с дьявольским лукавством предупредив о явной опасности: я не мог не пойти туда, куда звала меня Анхелика, но и пойти тоже не мог. Слова: «Ты воевал во Фландрии», произнесенные минуту назад, заключали в себе жестокую насмешку. Впрочем, в конечном счете адресатом этого послания был капитан Алатристе. Расчет был на то, что я не умолчу о назначенном свидании, а он либо запретит мне нынче вечером появиться в Аламеде, либо пойдет со мной. Нас обоих вызывали на поединок, и уклониться было бы немыслимо. Мысль моя билась, подобно рыбе в сетях, хотя дело обстояло куда как просто: выбирай между позором и смертельной опасностью. Припомнившиеся вдруг прощальные слова итальянца насчет того, что честь сложно приобрести, трудно сохранить и опасно носить, теперь обрели зловещую многозначительность.

– Мне хотелось бы знать, – нарушила молчание Анхелика, – все ли ты еще согласен умереть за меня?

Я глядел на нее в смятении и не в силах был выговорить ни слова. В самом деле, она читала в моей душе, как в открытой книге.

– Если не придешь, – продолжала она, – я пойму, что ты – трус, хоть, может быть, и геройствовал во Фландрии… А если придешь, то, что бы ни случилось, запомни: я люблю тебя.

Зашуршал тяжелый шелк – Анхелика встала. Теперь она была рядом. Совсем близко.

– И быть может, буду любить всегда.

Бросила взгляд туда, где прогуливалась дуэнья. И подошла еще ближе:

– Запомни это до конца дней своих… Когда бы ни наступил он.

– Это ложь, – ответил я, чувствуя, как вся кровь будто отхлынула у меня от сердца.

Анхелика с каким-то непривычным вниманием, очень долго – мне эти мгновения показались нескончаемыми – разглядывала меня. Потом сделала то, чего я никак не ожидал: подняла маленькую ручку безупречной формы и белизны и нежно, словно целуя, прикоснулась пальцами к моим губам.

– Ступай, – сказала она.

Повернулась и пошла в сад. Я же, окончательно сбитый с толку, сделал несколько шагов вдогонку, как будто собираясь последовать за ней во дворец и дальше – в покои самой королевы. Мой порыв был пресечен немцем-гвардейцем в густых бакенбардах – ухмыляясь, он вернул мне кинжал и указал правый путь к выходу.