Капитан Михалис

Эфендина сдавленно вскрикнул, опрокинулся навзничь. Лицо у него посинело, глаза чуть не вылезли из орбит. Он пытался ослабить петлю, но руки не слушались.

– Дети, дети, вы же его задушите! – вопил Али-ага.

На крики из кухни выбежала капитанша, вырвала у дочери и сына веревку и освободила Эфендину из петли.

– Беги отсюда, несчастный, я ведь добра тебе желаю!

Она вытолкала Эфендину на улицу и заперла калитку.

Трасаки и Риньо веселились от души.

– Вот так, мама, ловят лошадей, – сказал Трасаки, опять вешая веревку на гвоздь. – Теперь и Сиезасыр от меня не уйдет.

Капитан Михалис мчался в турецкий квартал. Вино не затуманило ему голову, он крепко сидел в седле и чувствовал, как какая-то неукротимая сила вливается в тело, наполняя его до самых кончиков пальцев. Она будоражила сильнее, чем вино, но капитан Михалис не знал, куда ее направить, чтоб на душе стало легче. Он не узнавал улицы, дома, прохожих на своем пути. Ему было тесно здесь, хотелось скорее вырваться на простор. Блаженные услышали топот копыт и мгновенно прильнули к щелкам, но яркое солнце слепило им глаза, и они не могли понять, в чем дело.

– Что это с Вепрем? Куда он так несется? – спросила Аглая. От вина, что ли, ополоумел?

– Чую, тут дело нечисто. – Фалия раздула ноздри, будто принюхиваясь. – Недаром и капитан Поликсингис все время околачивается в нашем квартале! Помните, как Эмине третьего дня выскочила к нему на улицу и будто бы лишилась чувств? Может, он не просто проходил мимо, а у них заранее был уговор? С той минуты он так и льнет к нашей улице, точно она медом намазана. А теперь пожалуйте – еще и Вепрь сюда повадился… Еще бы, эта черкесская сучка знает, чем кобелей приманивать! Глядите в оба, сестрички, тут, у зеленых ворот, что-то будет, даю голову на отсечение.

– Да тише ты! – цыкнула на Фалию Фросини. – Слышите, конь Нури-бея заржал!

И действительно, из-за зеленых ворот донеслось призывное ржание, видимо обращенное к приближающейся кобыле капитана Михалиса.

– А может, это сама Эмине ржет? – хихикнула Фалия. Но тут же прикусила язык, увидев, как кобыла под седоком встала на дыбы и завертелась на месте, пританцовывая на задних ногах.

– Все! Сейчас сбросит! – охнули сестры.

Но капитан Михалис был опытный наездник. Железными шенкелями он сдавил кобыле бока, и животное покорилось воле хозяина – свесив голову, пошло дальше.

– Ты что взбесилась, проклятая?! – буркнул капитан Михалис и, размотав плетку, хорошенько огрел кобылу по крупу.

Он свернул на широкую насыпь, ведущую к морю. Проехался по берегу, полной грудью вдохнул соленый воздух, чтобы успокоиться, затем остановился на поросшей травой дамбе. Синее море искрилось в солнечных лучах, уходя на север к далеким берегам Греции…

Он тронул повод и двинулся вперед. Мысли его были теперь о порабощенном Крите. Он никогда не жаловался Богу, не просил сочувствия, а гневно требовал ответа, порой награждая Всевышнего нелестными словами.

С юга на горизонте показалась набухшая, как бурдюк, небольшая черная туча. Она постепенно росла, закрывая небо. Солнце вдруг потускнело. С моря прямо в лицо капитану Михалису подул влажный ветер.

– С тобой надо бы свести счеты, – процедил он, обращая взор к небу. – Но этого мне не дано, вот и достается от меня людям.

Опять молнией промчался капитан Михалис по Широкой улице. Люди останавливались. Православные пялились на него. Вот он подъехал к Ханиотским воротам, где располагалась богатая турецкая кофейня. Именно здесь, в этой кофейне, собиралась турецкая знать во время восстаний на Крите, отсюда с ножами в зубах выскакивали турки, отправляясь на резню. Летними вечерами, когда спадала жара и от политых улиц шел терпкий запах земли, в этой кофейне на высокой скамье рассаживались хорошенькие турчата и пели амане. А зимой самые искусные сказители развлекали богачей затейливыми историями. Сюда частенько захаживал муэдзин, слушал амане, наслаждался дивными ароматами кофе, табака, растений из окрестных садов. Да, поистине эта кофейня – благословение Пророка.

Было уже за полдень. Аги отобедали, удобно устроились на пушистых коврах, заказали наргиле, кофе и погрузились в полудремотное блаженство.

Чего еще желать в жизни! В стародавние времена предки поделили меж собой этот прекрасный остров, и каждому достался завидный кусок: плодородные земли, виноградники, оливковые рощи. А грекам пришлось довольствоваться объедками, потому они время от времени поднимают бунт. Но куда горстке райя против войск султана, охраняющих спокойствие мусульман! Так что можно жить в свое удовольствие: каждый имеет столько красивых ханум и пухленьких турчат, сколько ему позволяет кошелек. Что ни говори, сам Магомет знал толк в жизни и умел ею наслаждаться. Он не требовал от своего стада чрезмерной святости и не звал людей на крест. Нет, он был такой же человек, как все, и неизменно носил в кармане пузырек с ароматической жидкостью, зеркальце и гребешок. И благодаря ему после смерти правоверные попадают не червям на съедение, а в вечно цветущий сад.