Капитан Михалис

Посланники вошли друг за другом, отвесили низкий поклон и молча уселись на длинный диван, скрестив ноги.

– Я вас слушаю, – устало произнес паша.

Первым раскрыл свою огромную, как у собаки, пасть муэдзин. Он и впрямь походил на дворового пса: костлявый, тонконогий, ввалившиеся скулы, редкая рыжая с проседью бороденка, а на переносице мохнатая родинка, так что казалось, у него три глаза. И говорил он, будто лаял: отрывисто, озлобленно, с пеной у рта. Сперва высказался от себя, затем достал из-за пазухи Коран и начал читать, раскачиваясь во все стороны. У паши вскоре голова пошла кругом.

– Ходжа-эфенди, – прервал он муэдзина, – клянусь Аллахом, у меня в мозгу помутилось. Говори проще – ведь мы, анатолийцы[42], все тугодумы. Скажи без лишних слов, чего ты хочешь?

– Резать их надо! – рявкнул муэдзин, и волоски на родинке встали дыбом.

Паша вздохнул, повернулся к Селиму-аге.

– Так, ну а тебе, Селим-ага, тоже угодно, чтобы началась резня?

– Я покоя хочу, паша-эфенди, – ответил богатый старик. – Год будет урожайным, много дождей выпало в марте, пшеница заколосилась, на оливковых деревьях хорошая завязь. Благодарение Аллаху, много будет оливкового масла и зерна. А если мы разбудим Крит, этого хищного зверя, то все пойдет прахом и нам не сносить головы. Ну что с того, что одному сумасброду хмель в голову ударил?! Забудем об этом, так лучше для всех. Ведь если мы дадим волю своему гневу, то он обернется против нас самих. Гнев ослепляет, паша-эфенди!.. А гяура этого, капитана Михалиса, со временем постигнет справедливая кара. Ты возьми его на заметку, мой повелитель. – И старик обратился к муэдзину, – уж ты прости меня, ходжа-эфенди, но я так думаю. У твоей милости нет полей, виноградников и фруктовых садов, а потому тебе не понять ни боли земли, ни боли людей. Вот ты спроси меня, спроси деревья, лозу, посевы, хотят ли они резни. Нет, не хотят!

– Не собираюсь я спрашивать ни деревья, ни посевы, ни людей! – взъярился муэдзин. – Я спрашиваю Аллаха! – Он хлопнул ладонью по Корану и хотел было опять раскрыть его, но паша предостерегающе поднял руку.

– В Коране каждый найдет то, что ему надо. Вот ты жаждешь крови, потому и читаешь о резне. Селим-ага находит другое слово Аллаха. Аллах всему может научить, так что лучше помалкивай! – Тут паша взглянул на Нури-бея, до сих пор не произнесшего ни слова. – Ну а что ж ты молчишь, Нури-бей? Открой нам, что у тебя на уме. Что сказал тебе Коран?

Нури-бей ответил не сразу, собираясь с мыслями. В душе он не был согласен с Селимом-агой: слишком уж долго терпели турки, слишком обнаглел его побратим, пора научить его уму-разуму! Но кровожадных планов муэдзина он не разделял, потому что по натуре был человек мирный и не хотел гибели невинных людей.

– Ну так как, Нури-бей, чего желает твоя милость – мира или резни? – нетерпеливо переспросил паша.

– Справедливости, – кратко ответил Нури-бей, пытаясь еще немного оттянуть решающий момент.

– Это хорошо, но в чем она, по-твоему? Ты видишь, что мы пока что не нашли к ней дороги.

– Мне кажется, я ее нашел, паша-эфенди.

– Так говори, во имя Аллаха, раскрой нам глаза!

– Резни не надо. Но виновного должна постигнуть кара!

– Ты имеешь в виду капитана Михалиса?

– Дозволь мне, повелитель, не говорить, кого я имею в виду. Ведь если ты вмешаешься в это дело, Крит возьмется за оружие и опять потонет в крови. Дай мне возможность одному отомстить за турок, и ты узнаешь, кто виновник.

– Ты убьешь его?

– Убью, но тайно. Поверь, так будет…

– Виновник не один, их тысячи, – рассвирепев, перебил его муэдзин. – Всех их нужно посадить на кол. Тогда и настанет мир. Другого мира грек не понимает. Чтоб заставить его замолчать, надо снести ему голову.

Селим-ага вспылил, снова вспомнив о садах и виноградниках, но голос муэдзина гудел как колокол, его никому не дано было перекричать! В конце концов дело дошло до рукопашной. Нури-бей бросился разнимать противников. Паша весь скрючился на диване. Ох и заморочили ему голову эти критские турки – поди разберись, кто тут прав, кто виноват! К тому же пашу клонило в сон. Скорей бы избавиться от надоедливых посетителей! Паша замотал головой, стряхивая с себя дремоту, и выкрикнул:

– Остановитесь, вы же знатные люди! Позор! Ты прав, Нури-бей. Твой путь – самый справедливый. Делай так, как велит тебе Аллах. Я дозволяю!

Селим-ага поднял свалившийся на пол белый тюрбан и повернулся к Нури-бею.

– Прими и мое благословение, Нури-бей, – сказал он и добавил почти умоляюще, – только все обдумай, а то, как бы не всполошить греков… Да будет мир на Крите!

– А я не даю согласия! – завопил муэдзин. – Я прокричу обо всем с минарета, подниму на ноги всех турок!

Паша пришел в страшную ярость, поднял кулак.