Капитан Михалис

– И все тебе невдомек, кир Идоменеас, а говоришь, набрался! Выпей-ка еще одну, может, в уме и прояснится. – Он поднес Идоменеасу налитую рюмку. – А что будет, по-твоему, если я возьму да и разобью лиру в щепки? Куда музыка денется? Бывает музыка без лиры?

Он обвел победным взглядом Идоменеаса, застывшего с открытым ртом, Коливаса, давящегося хохотом, Стефаниса, сосредоточенно трудившегося над куриным крылышком.

– Бывает музыка без лиры? – переспросил он. – А душа без ног, без рук, без потрохов, без головы бывает?.. Да ладно, к чертям эти ученые разговоры!

– Нет, погоди, – перебил его Коливас. – Вот ты скажи мне, кто на человеке играет, как на лире? Кто перебирает струны внутри нас и извлекает музыку? Посмотрим, как ты на этот раз выпутаешься!.. А ты чего замолчал, кир Идоменеас? У тебя же семь языков! Пошевели хотя бы одним и скажи, кто играет на лире?

– Бог! – сдвинув брови, ответил Идоменеас.

– Ну вот, Вендузос номер два! – Могильщик зло плюнул вверх из могилы.

Долго спорили они о душе и о бессмертии, а капитан Поликсингис ни слова не слышал, только выпивать не забывал. Эх, Поликсингис, думал он, как же ты так долго не замечал, что для тебя, для одного тебя родилась на краю света, в диких степях эта красавица!.. Вот ты сидишь в своей могиле, пьешь, а на самом деле тебя здесь нет, на самом деле ты лежишь на мягком диване и чувствуешь в руках упругое тело, а она смеется, визжит и кусается в твоих объятиях!..

Солнце клонилось к закату, корзина опустела. Идоменеас хлопал в ладоши и пел фальцетом какие-то старинные частушки. Забыл он про царей, королей, президентов, про свои послания на плотных листах бумаги – про все на свете, – и казалось, жизнь свою прожил только для того, чтобы сейчас насладиться пением.

Вдруг откуда-то послышался отчаянный детский плач.

– Папа! Папа!

Коливас вскочил и выглянул из могилы.

– Это же моя дочь Леньо! Ну, что там стряслось? Чего ты кричишь?

– Папа, папа, мама умерла!

– Как – умерла?! Да говори толком!

– Умерла! Умерла! – захлебывалась девочка.

Коливас налил полную рюмку, выпил, промокнул усы. Потом вылез из могилы, взял лопату и, поплевав на ладони, принялся копать.

– Ладно, ступай домой, я сейчас приду!

Глава VI

Сегодня многочисленная родня капитана Михалиса собралась из четырех деревень – Петрокефало, Ай-Янниса, Крусонаса и Коккино-Пиргоса – в Мегалокастро, на венчание младшего отпрыска, Сиезасыра. В Петрокефало, откуда шел их род, еще жил столетний капитан Сифакас, глава славной династии, поэтому сперва из соседних деревень дети и внуки заехали за ним: кто на мулах, кто на лошадях под красными расшитыми попонами. Отдельно везли груз свадебных подарков: жареных ягнят и поросят, головки сыра и брынзы, бурдюки с вином и оливковым маслом, горшки с медом, мешки изюма, миндаля и связки сушеного инжира.

На пороге уже поджидал дед Сифакас, заслоняя своим грузным телом весь проход. Он принарядился, надел праздничные суконные штаны, черные сапоги, повязал черный платок на голову, в руки взял длинный сучковатый посох. Густая борода свешивалась до пояса, запавшие глаза блестели из-под кустистых бровей. Руки, выглядывающие из широких рукавов белоснежной рубахи, были сухие, узловатые, как ствол старой оливы. Он обвел взглядом своих потомков и удовлетворенно улыбнулся: всю улицу заполонили!

– Рад вас видеть, дети мои! – сказал он, раскрывая объятия. – Вон какая у меня буйная поросль!

Толпа радостно зашумела, приветствуя старика. Двое внуков подвели деду его древнюю кобылу: один держал ее под уздцы, другой придерживал стремя. Сбоку подставили корыто, чтобы старику было ловчее влезать. Но Сифакас засмеялся и отстранил внуков.

– Вы что ж думаете, я развалина какая? А ну расступитесь! – Он оперся своими могучими ручищами о круп лошади и в мгновение ока очутился в седле.

– Ай да дед! – послышались со всех сторон восхищенные возгласы. – Дай Бог тебе тысячу лет прожить!

– Тысяча – это уж слишком! – отозвался Сифакас. – Хватит с меня и пятисот!

У него было одиннадцать сыновей и четыре дочери – здоровьем все в отца пошли. Только последний не удался: тощий, хилый, будто и не Сифакаса плоть.

– И что нам с ним делать? – все спрашивал он у жены, когда Сиезасыр подрос. – В пастухи не годится, воровать – тоже: трусоват. Про то, чтоб землю пахать, я и не говорю. И в море не пошлешь – качки не переносит. В кого он такой уродился?

– Ну и что? – возражала старуха, которая любила и жалела своего последыша. – Пускай на попа учится.

– И то верно. А еще лучше – на учителя. Поп-то в деревне есть, а вот учителя нет.

Так и отправили Сиезасыра в Мегалокастро учиться. Отослав сына с глаз долой, старый Сифакас вздохнул с облегчением. Остальными детьми он очень даже гордился, а за этого стыдно было перед людьми.

– Когда мои сыновья обедают, – говаривал он, – весь дом ходуном ходит. «Что случилось – уж не землетрясение ли?» – спрашивают люди. «Нет, это семья Сифакаса села обедать!»