Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Он не осмелится, эфенди.

— Я его силой приведу, — сказал Мико, вставая. — Мы не подмешивали в сахар алмазную пыль, чтобы продырявить кишки тем, кто нам докучает, как делают при константинопольском дворе. Этот сахар из Хусифа.

Николу передернуло, когда он подумал о выпитом кофе и мусульманском коварстве. Но, увидев, что армянин по знаку Санджака подошел к столу и взял чашечку, протянутую Мико, сразу успокоился.

— Вы оказываете мне большую честь, высокочтимые господа, — произнесла эта темная личность.

— Выпей, потом поговорим, — сухо и властно сказал Мулей-эль-Кадель.

— Я слушаю тебя, эфенди.

— Ты тоже садись, Санджак, — продолжил дамаскин. — Ты должен ответить на один мой вопрос.

— Говори, господин, — ответил управляющий, садясь рядом с Николой.

— Сколько заключенных содержится в замке? — резко спросил Мулей.

Санджак и армянин испуганно переглянулись, потом Санджак, выпив для храбрости полбокала кипрского вина, ответил:

— Может быть, султан думает, что замок переполнен заключенными? Я вам уже сказал, что на болотах больше нет ловцов пиявок, с тех пор как неизвестная болезнь погубила всех этих тварей.

— А в подземелье, случайно, не содержат узника?

— Думаю, содержат.

— Думаешь? А вот в Константинополе известно, что этот узник — паша Дамаска.

— Я этого не знал, господин, ведь после его ареста Хараджа больше в замок не возвращалась.

— И еще известно, что твоя хозяйка имела наглость сдирать кожу со старого, благородного и прославленного воина. Да или нет?

Санджак прерывисто втянул в себя воздух, потом допил бокал, который ему протянул грек, и ответил:

— Этот узник действительно прибыл сюда с перевязанным плечом.

— Его лечили? — громовым голосом осведомился Мулей-эль-Кадель.

— Да, эфенди, клянусь Кораном, госпожа посылала меня сказать, чтобы ему оказали помощь.

— Где содержится паша?

— А он и вправду паша Дамаска?

— В Константинополе лучше, чем вы, знают обо всем, что происходит в Хусифе.

— Я ничего не знал, господин, я думал, этот человек нанес моей хозяйке какую-то обиду.

— Ты должен выделить комнату этому узнику, и я требую, чтобы она располагалась рядом с нашими. Теперь я сам буду его стеречь.

— Я готов повиноваться, мой господин.

— Мико, сопроводи Санджака в подземелье с эскортом, — сказал Мулей-эль-Кадель.

— Есть! — отозвался албанец, и вместе с ним из-за стола встали четверо венецианцев.

Санджак взял с собой армянина и вышел, за ним последовали пятеро воинов. В зале остались только Мулей и Никола.

— А почему вы сами не спустились, синьор? — спросил грек.

— Отец бы меня сразу узнал, и кто знает, что могло бы произойти. Не надо забывать, мы сейчас слабое звено и вынуждены сражаться хитростью, а не шпагами.

— Меня восхищает ваше благоразумие, — сказал грек. — Лично я иногда просто зверею.

— Давай выйдем на террасу. Как знать, может, какая-нибудь черная точка на горизонте даст нам понять, что там стоит венецианская эскадра.

Они осушили еще по бокалу вина, прошли сквозь широкий двор и вышли на просторную террасу, где стояло полдюжины кулеврин и две бомбарды.

Мулей-эль-Кадель подошел к парапету, не удостоив ответом приветствия курдов, которые начищали орудия, и с беспокойством вгляделся в горизонт. Он был чист, без малейшего облачка.

— Послушай, у тебя глаза моряка, ты что-нибудь видишь?

— А вы действительно ничего не замечаете?

— Признаюсь, ничего, хотя у меня зоркие глаза.

— Ладно, синьор, эскадра на месте, там восемь черных точек, которые только я могу различить: точно по числу галер.

— Ну у тебя и зрение, Никола!

— Как у всякого человека, всю жизнь проведшего в море. Вы видите только зеленовато-серый туман, пронизанный солнцем, но не видите того, что происходит за кромкой горизонта.

— У меня нет твоих глаз, Никола.

— Для этого надо родиться моряком и долгие годы провести в море.

— То есть ты уверен, что галеры стоят в открытом море напротив Хусифа?

— Да, мой господин. Хотите, я поклянусь на Коране, как вероотступник, или на Кресте, как верный христианин?

— Не надо, Никола. Ты их увидел, и мне этого достаточно.

— Если вам нужна моя жизнь, возьмите ее, синьор.

— Нет, не возьму, нам еще предстоит ее защищать здесь, в Хусифе, где пустили корни столько негодяев.

Дамасский Лев еще несколько минут постоял, облокотившись на парапет и глядя в море, сверкавшее золотыми блестками, потом сказал:

— А теперь пойдем повидаемся с моим отцом.

— Смотрите не выдайте себя, синьор.

— Выгони из комнаты, хоть ударами шпаги, хоть палицы, управляющего и особенно этого армянина.

— Знаете, синьор, меня этот армянин пугает гораздо больше, чем Санджак.

— Меня тоже, — ответил Мулей-эль-Кадель. — Очень подозрительный тип.

— Он принадлежит к племени предателей, — сказал Никола. — Потеряв свою национальность, они стали рабами турок, даже не пытаясь оказать сопротивление.

— Пойдем, Никола.

— Будьте осторожнее, синьор.

— Буду. К тому же я попросил Мико подготовить отца. Пойдем навестим старика, я не видел его уже три года.

Он вложил шпагу в ножны и вместе с отступником вернулся в зал.

19 Предательство армянина