Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов

— Однажды твой отец обещал мне свободу. Но он умер, и я, как верный пес, остался в твоем доме. Я должен был охранять его дочь, и никакие опасности, даже самая ужасная смерть, не смогли бы помешать мне поехать за тобой на этот проклятый остров. Синьора, я выполнил свою миссию: завтра ты и синьор виконт, свободные, счастливые, на всех парусах помчитесь в вашу прекрасную страну, и я уже буду вам больше не нужен. Позволь же бедному арабу следовать своей печальной судьбе. Пророк, видно, не создал меня для радости. У меня одно желание: найти свою смерть, и чем страшнее она будет, тем лучше, раз уж презренный мусульманин не отличается великодушием. Позволь мне убить этого человека, госпожа. Он на тебя заглядывался, он втайне любит тебя. Не забывай, ты христианка. Хоть чему-то послужит жизнь бедного раба: он убьет соперника своего господина.

Герцогиня быстро подошла к арабу, который забился в угол комнаты и весь сжался, словно зверь перед прыжком.

— Ты действительно так думаешь? — спросила она.

— Эль-Кадур все видит, Эль-Кадур наблюдает и не обманывается. Хараджа меня не волнует. Эта женщина сумасбродна, как и все турчанки. Меня беспокоит Дамасский Лев…

— Но почему, Эль-Кадур?

— Потому что раб прочел в сердце своей госпожи.

— Что? Христианка, любящая христианина, не может любить турка, врага своей расы!

Араб развел руками и ответил:

— Судьбы людские в руках Аллаха! Помешай ему, госпожа, если сможешь.

— Господь не Магомет, и его могущество намного превосходит силу пророка. Ты обманулся, Эль-Кадур.

— Нет, госпожа, глаза мусульманина задели твое сердце.

— Но не затронули его. Как мог ты допустить мысль, что я, женщина, покинула бы Италию и отказалась от всех жизненных удобств, чтобы надеть мужское платье и броситься в Фамагусту на бой с жестоким и безжалостным врагом, не щадившим христиан, если бы сердце мое не было целиком отдано виконту? Какая другая женщина осмелилась бы на такое? Скажи, Эль-Кадур. Я люблю ЛʼЮссьера, и никакие глаза Дамасского Льва не заставят меня его забыть.

— И все-таки, — сказал араб, слегка прикрыв веки, — я вижу: на твоем пути встретится мужчина, и это не виконт.

— Выдумки.

— Нет, госпожа, он носит тюрбан поверх шлема, и у него в руке кривая сабля.

— Чушь! — сказала герцогиня, но вид у нее был смущенный.

— Араб не ошибся, госпожа, вот увидишь. Турок одолеет христианина.

— Нет, ты действительно умом повредился, Эль-Кадур. Элеонора не изменит человеку, который ее любит.

— Я вижу тьму вокруг тебя, госпожа.

— Хватит, Эль-Кадур!

— Пусть будет так, госпожа.

Герцогиня принялась в волнении ходить взад-вперед по комнате.

Араб, не двигаясь с места, стоял как бронзовая статуя и пристально наблюдал, как менялось ее лицо.

— Где синьор Перпиньяно и Никола Страдиот? — неожиданно спросила герцогиня, остановившись.

— Их поместили в комнату, которая выходит во двор, вместе с моряками и слугой Мулея-эль-Каделя.

— Ты обязательно должен их предупредить, что назавтра мы выходим в море. Они ничего не знают о решении Хараджи?

— Нет, госпожа.

— Будет благоразумно послать кого-нибудь на наш галиот, чтобы греки удвоили охрану. Если хоть один турок сбежит, никто из нас не выйдет из рук Хараджи живым. Теперь я слишком хорошо знаю, на какую жестокость она способна. Ох ты!

— Что такое, госпожа?

— А как же шебека?

— Я тоже о ней сейчас подумал. Если племянница паши проследует за нами до бухты, как мы объясним исчезновение турецкой команды?

— Мы все можем пропасть из-за какой-то ерунды, — сказала Элеонора, побледнев. Я больше чем уверена, что Хараджа за нами увяжется, и, возможно, с приличным эскортом. Во дворе нет часовых?

— Нет, госпожа.

— Позови Николу. Надо, чтобы кто-нибудь немедленно вышел из замка и поспешил на рейд. Если мы хотим спастись, шебека должна исчезнуть.

Эль-Кадур осторожно и бесшумно прикрыл дверь и выглянул во двор, обведя взглядом аркаду.

— Похоже, все разошлись, я никого не вижу. Да и чего бояться этой крепости теперь, когда рычание Льва Святого Марка стихло?

— Приведи Николу.

Араб бесшумно исчез под сводами аркады.

Несколькими минутами позже грек-отступник, который, видимо, еще не ложился, предстал перед герцогиней.

— Вы уже знаете, о чем пойдет речь, Никола? — спросила герцогиня.

— Да, ваш слуга мне все рассказал.

— И что вы об этом думаете?

— Я думаю, шебека должна исчезнуть навсегда. Мы ее отбуксируем в открытое море и потопим. А племянница паши и ее капитаны пусть думают, что она снялась с якоря и отправилась обследовать берег.

— Кто пойдет предупредить ваших людей?

— Есть у меня один шустрый матрос, ловкий, как обезьяна, и очень смелый, — ответил Никола. — Его я и пошлю на рейд.

— А как он сможет выйти из замка? Подъемный мост наверняка стерегут янычары.

— А он пойдет не через подъемный мост, синьора. Надо рвом есть множество амбразур, и Олао не составит труда выбраться наружу. Я за него отвечаю.

— Вы отдадите приказ потопить шебеку?

— Ничего другого нам не остается, да она нам и ни к чему. Отдыхайте спокойно, синьора, и ни о чем не волнуйтесь. Мой матрос через пять минут будет за пределами крепости. Спокойной ночи.