Капитанская дочка

Савельича и Миронова, при различии их судеб, объединяет и нечто общее — отсутствие самосознания. Они живут во власти традиции; их отличает стереотипность мышления. Устоявшийся, не меняющийся из поколения в поколение образ жизни представляется им единственно возможным. Незыблемость существующего положения, освященная к тому же религией, — только эта истина и доступна им. Они никогда не смогут преступить рубеж, за которым их держит власть — помещичья, правительственная; ответить на обиду и оскорбление.

Крепостной, дворовый человек, Савельич исполнен чувства достоинства и ответственности, он умен и смышлен. Доверено ему многое — он фактически занимается воспитанием мальчика. Он научил его грамоте. Насильственно лишенный семьи, Савельич испытывает к Петру Гриневу поистине отцовскую любовь, проявляя не холопскую, но искреннюю, сердечную заботу о нем.

Но чем больше мы узнаем этот подлинно русский, народный характер, тем полнее постигаем страшную правду о его смирении, тайну столь усиленно проповедуемой «добродетели» народа.

Близкое знакомство с Савельичем начинается после отъезда Петра Гринева из родительского дома. И всякий раз Пушкин создает ситуации, в которых Гринев совершает проступки, оплошности, а Савельич его выручает, помогает, спасает. Но он не слышит слов благодарности. Барин остается глух к самоотверженному поступку, подвигу старика, готового занять место Гринева под виселицей. Бессознательно усвоенное право крепостника распоряжаться чужой жизнью делает его равнодушным. А Савельич покорно принимает это равнодушие к себе своего барина.

С драматической силой характер Савельича и природа его смиренности раскрываются в эпизодах, связанных с дуэлью. Гринев-отец, узнав о дуэли сына, пишет Савельичу грозное и оскорбительное письмо. Гринев-сын обвиняет старика в доносе. Особенность созданной Пушкиным ситуации состоит в том, что Савельича обвиняют и оскорбляют ни за что!

Узнав, что Савельич не доносил старшему Гриневу, Петр Гринев не считает нужным написать отцу и защитить верного слугу. Пишет ему сам Савельич. Письмо это — замечательный образец пушкинского психологизма, обнаруживающего глубинные чувства человека. Оно дышит смирением и покорностью «верного холопа» и в то же время глубоко печально, потрясает драматизмом подавления в себе гордости и достоинства, естественным и оправданным возмущением старика несправедливыми, грубыми оскорблениями и угрозами.

Все это мы узнаем о Савельиче до начала пугачевщины. Мы не можем не жалеть его, не сочувствовать его горькой судьбе. Но наша жалость обретает иной смысл, когда Савельич, как и его барин, попадает в «метель» стихийного русского бунта. Братья Савельича по судьбе воспрянули духом, преступили закон, который обездоливал их, бросили вызов господам и власти. Савельич наблюдает восстание, знает самого Пугачева, но он глух к провозглашенной мятежниками вольности, слеп к событиям и судит о них с позиций своих хозяев. Пугачев для него только «злодей» и «разбойник».

При рассмотрении образа капитана Миронова исследователи, стремясь подчеркнуть художественную удачу Пушкина, обычно ссылаются на мнение Гоголя. Высоко ценя «Капитанскую дочку», он утверждал, что в романе «в первый раз выступили истинно русские характеры: простой комендант крепости, капитанша, поручик; сама крепость с единственной пушкой, бестолковщина времени и простое величие простых людей, все — не только самая правда, но еще как бы лучше ее».144

В самом деле, «честный и добрый», скромный, лишенный амбиции, честолюбия, «беспечный», готовый подчиняться жене капитан Миронов был мужественным солдатом, получившим офицерское звание за храбрость, проявленную в прусском походе и в сражениях с турками.

Миронову свойственно чувство верности — долгу, слову, присяге. Он не способен на измену и предательство — примет смерть, но не изменит, не отступится от исполнения долга. В этом и проявляется его русская натура, истинно русский характер.

Комендант Белогорской крепости лишь по службе принадлежит к правительственному лагерю — он выходец из народа и связан с ним и воззрениями, и традициями, и образом мышления.

Таков Миронов, ценимый Гоголем. Многое в его оценке справедливо, угадано верно. И все же нельзя смотреть на Миронова глазами Гоголя, да еще Гоголя 1846 г., который восхищался им как образцовым исполнителем своего долга перед государыней императрицей. На капитана Миронова мы обязаны смотреть глазами Пушкина. А созданный им образ богаче, сложнее и, главное, драматичнее того, который предстает перед нами в толковании Гоголя.