Капут

Вошел Галеаццо. Потирая руки, он на секунду остановился на пороге, поджав губы, рассмеялся, задрал подбородок, поприветствовал кого-то, широко раскрыл глаза, сердечно улыбнулся, не разжимая, однако, губ, потом окинул долгим взглядом женщин, коротким – мужчин. Не переставая потирать руки и вертя головой направо и налево, выпятив грудь вперед и подобрав живот, пытаясь тем самым скрыть свою полноту, он пересек зал и сел за стол в углу, где к нему тотчас же присоединились Сиприен дель Драго, Бласко д’Айета и Марчелло дель Драго. Притихшие при его появлении до приглушенного бормотания голоса вновь стали громче, все принялись звучно перебрасывать фразы от одного стола к другому, как с одного берега реки на другой. Все называли друг друга по именам, обращаясь с одного конца зала в другой, и оборачивались к Чиано, чтобы убедиться, что не остались незамеченными и не услышанными им, поскольку только на него и были рассчитаны все эти громкие призывы, легкие радостные взвизги, эти улыбки и порхающие взгляды. Время от времени Галеаццо поднимал голову и вступал в общий разговор, он громко говорил, пристально глядя то на одну молодую женщину, то на другую (его взгляд совсем не останавливался на мужчинах, как будто в помещении были одни только женщины), улыбался, лукаво заигрывал, делал знаки поднятой бровью или мясистыми отвислыми губами с кокетством, на которое женщины отвечали излишне громким смехом, наклонившись к столу, откинув голову назад, чтобы лучше слышать, и исподтишка ревниво оглядываясь и присматривая одна за другой.

За столом рядом с нашим сидели Лавиния, Джанна, Жоржетт, Анна Мария фон Бисмарк, князь Отто фон Бисмарк и два молодых секретаря из палаццо Киджи.

– Сегодня с утра у всех довольный вид, – сказала Анна Мария фон Бисмарк, обращаясь ко мне. – Есть какие-то новости?

– Что может быть нового в Риме? – ответил я.

– Я снова в Риме. Вот вам и новость, – сказал Филиппо Анфузо, подходя к столу фон Бисмарка.

Филиппо Анфузо приехал в то утро из Будапешта, куда был послан недавно, чтобы заменить посла Джузеппе Таламо в посольстве королевства Италии.

– О Филиппо! – воскликнула Анна Мария.

– Филиппо, Филиппо! – послышалось вокруг.

Анфузо с улыбкой поворачивался ответить на приветствия, у него, как всегда, был растерянный вид, он крутил головой, как если бы ему мешал фурункул на шее, и, как всегда, он не знал, куда девать свои руки: то опускал их вдоль туловища, то совал в карманы. Его словно вырезанное из дерева лицо блестело, как будто его недавно покрыли лаком, черный цвет его блестящих волос казался слишком черным даже для такого человека и посла, как он. Он смеялся, его очень красивые и немного таинственные глаза сверкали, он смеялся и хлопал ресницами с обычным для него томным и сентиментальным видом. Единственным его слабым местом были колени: вывернутые внутрь, они касались друг друга, и он молча страдал от этого. «Филиппо, Филиппо!» – кричали все вокруг. Я заметил, что Галеаццо запнулся на средине фразы, поднял на Анфузо глаза и нахмурился. Он ревновал. Я удивился, что он мог ревновать к Анфузо. Слабым местом Чиано тоже были колени, они выворачивались так, что соприкасались. Общим у Галеаццо и Филиппо было одно – колени.

– Американцы высадились вчера в Алжире, – сказал Анфузо, садясь между Анной Марией и Лавинией за стол фон Бисмарков, – вот объяснение того, что все сегодня так счастливы.

– Taisez-vous, Filippo, ne soyez pas m'echant[433], – сказала Анна Мария.

– Справедливости ради нужно отметить, что все были так же счастливы, когда Роммель захватил Эль-Аламейн, – сказал Анфузо.