Кара-Бугаз

Стояло лето, и появившийся человек был очень ярким. Он носил легкий серый костюм, ходил без шляпы, отчего светлые волосы на голове были вечно спутаны, ежедневно переплывал по два раза Неву и каждое утро втыкал в петлицу пиджака поздние фиалки. Лето отражалось в стеклах его очков тусклыми куполами церквей и яркими речными фонарями. Но утром он пил молоко, высасывая его из кружки, как сосут дети. Общее впечатление от него оставалось такое: загар, мохнатое полотенце на плече, вечно смеющиеся серые глаза и быстрая немецкая речь. Фамилия этого человека была Гильмерсен, он был родом датчанин.

Северцев нашел его похожим на иностранный плакат о ланолиновом мыле, где был изображен такой же жизнерадостный и чуть лысоватый мужчина, и решил, что Гильмерсен – врач, сделавший своей специальностью профилактику и гигиену. На самом же деле оказалось, что Гильмерсен – старый приятель Баклунова – был моряком датского торгового флота и специалистом не по профилактике, а по плаванию в полярных морях. С тех пор Северцев больше не упоминал о своей теории.

Стояло лето, – то странное ленинградское лето, в котором как будто нет полудней, а есть только ранние утра, вечера и ночи, незаметно сменяющие друг друга. Серый и синеватый цвет господствовал всюду – в воде, в воздухе, в границе, в глазах людей, и только листва обрамляла этот светлый и немного сонный пейзаж черными рамами столетних парков. Для всех обитателей седьмого этажа, в том числе и для Гильмерсена, этот пейзаж был давно знаком. Гильмерсен даже удивлялся богатству красок и был в восторге от разноцветных трамвайных огней, заменявших по ночам номера. Огни зажигали по привычке, надобности в них не было.

Ночи над городом проходили короткими взмахами сумерек и тишины, и Наташа, не зажигая огня, глотала по ночам страницу за страницей «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Утром глаза ее становились синими от рассвета и слез, и Баклунов сердился. Дальнозоркий, как все моряки, он больше всего боялся близорукости и чтения книг впотьмах.

Едва Наташа откладывала книгу – свою ночную радость, как начинались неожиданности и радости дневные – то Гильмерсен шел с ней на Неву и учил ее плавать кролем, то Леня Михельсон поражал новыми, громоподобными стихами Тихонова, то отец приводил из порта вислоухого, теплого щенка, тщательно слизывавшего весь заграничный блеск с летних туфель Гильмерсена.

– Завидую я этой девочке, – ворчал Северцев, притворно сердясь. – Все ее балуют: и в комсомоле и дома, и русские и датчане, и моряки, и аспиранты. Не жизнь, а сплошная нечаянная радость.

– Да, везет вам, Наталья Эдуардовна, – вздыхал «старая щука». Наташа смеялась – она была уверена, что вечер принесет свою радость. Но даже если ничего и не случится особенного, все равно она будет сидеть на террасе и смотреть на розовые облака над заливом, похожие на громадные кисти винограда… Над облаками и в невской воде невидимый фонарик зажжет тоненькие нити огней, и моторные лодки будут разбивать их и отгонять к берегам широкой, маслянистой волной. Вообще, будет хорошо!

2. Ледяной паркет

Наташа не ошиблась. Вечером Гильмерсен спел ей несколько датских песенок, Тузенбух тщательно перевел одну из них, переписал и передал Наташе. В литературной обработке Тузенбуха эта песенка выглядела так:

Откуда штормы мчатся в океан? —
Спросил матрос.
От синих льдов гренландских стран, —
Ответил капитан. —
И ты не суй свой нос
Туда, дружок матрос!

– Откуда штормы мчатся в океан? – тихо произнес Гильмерсен. – Ответ капитана был совершенно точен, милая моя Наташа, – штормы рождаются в Гренландии…

Гильмерсен говорил по-немецки отвратительно, и Наташа плохо понимала его. Она вызвала на помощь Тузенбуха. Баклунова не было дома.

– Ваш отец, – продолжал он, – захвачен великой идеей, ваш отец обладает пытливостью юноши. Я знаком не только с морским делом, но и с литературой, мне удалось прочесть очень много книг, и вы знаете, чему меня научили писатели? Они научили меня уважать людей, умеющих из маленьких фактов и случаев жизни делать большие выводы. О, Баклунов умеет это делать лучше многих ученых голов!..

Гильмерсен стряхнул за перила террасы пепел с папиросы, нагнулся и долго смотрел на медленно падающую искру. Когда она потухла, Гильмерсен вздохнул и продолжал:

– Что такое Онежское озеро? Обыкновенное озеро, где болтается холодная вода и рыбаки на берегах солят грязную мелкую рыбу. Ничего другого я бы не увидел в нем. Я бы не делал из знакомства с этим озером никаких широких выводов, потому что я простой датский моряк, я люблю пить пиво!..

Гильмерсен засмеялся, и Наташе показалось, что смех его отдает горечью.