Вы не смейтесь, Наташа. Я умею различать запахи льдов за полмили, и в этом нет ничего чудесного, уверяю вас. На море запахи разносятся очень далеко. Когда я еще плавал на пассажирском пароходе «Эмилия Гильберт», был такой случай: мы подходили к итальянскому порту Бриндизи. Одна пассажирка – кстати, тоже русская и немного похожая на вас – вышла вечером на палубу, засмеялась и сказала капитану: «Как хорошо пахнет сеном!» Берегов еще не было видно. Капитан развел своими толстыми клешнями. Его звали «омаром». Омар втянул добрых десять литров воздуха в свои прокуренные легкие, но ничего не услышал, кроме запаха недавно выпитого пива. Вся команда высыпала на палубу, нюхала воздух, как стая гончих, и шутила над пассажиркой. Механик решил, что вблизи прошел парусник с калабрийским сеном, но сколько мы ни таращили глаза, никакого парусника, даже в сильный бинокль, мы не увидели. Через два часа пароход вошел в Бриндизи, – в этот порт, похожий на ярко освещенную фруктовую и цветочную лавку. Там на улицах всю ночь не стихают песни, звон гитар и шипение газированных вод. В порту мы увидели набережные, заваленные горами прессованного сена. Мы прокричали «ура» в честь пассажирки и выпили за ее здоровье по стакану гренадина со льдом. То было веселое время, Наташа!
Тогда я еще не знал, что такое Гренландия, не слышал, как грохочут айсберги, и не видел трупа молодого ученого Кристенса, умершего от холода у подножия этих северных ледников…
– Расскажите о Кристенсе, – робко попросила Наташа. От отца она часто слышала, что лучшие люди, украшающие человечество своим существованием, – это полярные исследователи. С гордостью она произносила имела Нансена, Чухновского, Амундсена и Мальгрема. Страшные просторы Арктики и Антарктики, казалось, были озарены блеском их мужества, благородства и спокойной проницательности мысли. Они исчезали на целые годы в загадочных областях земли, где рождались черные штормы и снежные ураганы, жестокие морозы и сияния, зеленые, как спектр кристаллического азота. Раздавленные льдами корабли несло к угрюмому полюсу. В белых от снега каютах находили дневники погибших, и перед ними вся мировая литература казалась бесцветным, бессмысленным вымыслом.
– Хорошо, я расскажу вам о Кристенсе, – согласился Гильмерсен, глядя, как дым папиросы заплетает комнату в голубоватые широкие сети. – Я расскажу вам о Кристенсе, но боюсь, что вы опять будете плохо спать ночью, а завтра нам надо ехать на лодочные гонки.
Наташа покраснела до слез. Она не датская девчонка!..
– В смерти Кристенса не было ничего особенного, – Гильмерсен посмотрел на часы – было уже половина двенадцатого. – К двенадцати окончу… Дело было в Гренландии: и случилось так: Кристенс отправился с тремя матросами на моторном боте к восточным ледникам. Он должен был вернуться через две недели. Прошел месяц, но никто не возвращался. Мы пошли навстречу Кристенсу, но встретили непроходимые поля айсбергов. Каждую минуту мы ждали, что ледяная гора ударит нас в киль, перевернет и потопит. Гул шел по океану, айсберги сшибались, и по ночам мы получали полную иллюзию боя на Марне.