Карандаш. История создания и другие подробности

Согласно другому свидетельству, компания «Игл пенсил» действительно изготавливала для Эдисона специальные карандаши, но на полдюйма длиннее (на высоту жилетного кармашка)[695]. Впрочем, расхождения во мнениях неважны, поскольку жизнестойкость карандаша подтверждается более объективными фактами. Производители карандашей испытывали некоторое беспокойство в связи с выходом на рынок в середине 1950-х годов конкурентного продукта — шариковой ручки, пишущей «жидким графитом»[696], однако уже в 1960-е годы деревянные карандаши установили абсолютный рекорд продаж, и в одной только Америке ежегодный объем их производства составлял почти два миллиарда штук. Даже сегодня производители не предвидят сокращения спроса на классический карандаш. Но и в отсутствие массового спроса темпераментные руководители и писатели вроде Эрнеста Хемингуэя, который, по свидетельству современников, настраивался работать, затачивая десятки карандашей, а потом нередко писал ими стоя, как Вирджиния Вулф и Льюис Кэрролл, никогда не откажутся от своих причуд и потребностей. По словам Хемингуэя, «исписать семь карандашей № 2 — вот хороший рабочий день»[697], а Джон Стейнбек заявлял, что ему необходима электрическая точилка, чтобы не терять время на затачивание всех карандашей, которые нужны ему для работы в течение дня[698].

Хотя писатели пишут с помощью карандашей, они редко описывают их как нечто особенное. У Карла Сэндберга есть шуточное стихотворение «Карандаши»[699], в котором он уверяет читателей, что «энергичные карандаши» перестанут начинать и заканчивать свои истории, только когда планеты прекратят свое движение. Такая убежденность, без сомнения, обнадеживает производителей, но стихотворение, посвященное этому предмету, является единственным в своем роде из написанных на английском языке. Стейнбек и Хемингуэй, похоже, обращали на карандаши не больше внимания, чем большинство писателей. В книге «Праздник, который всегда с тобой» Хемингуэй рассказывал, как он писал карандашом в блокноте, сидя в парижском кафе, и его отвлекла от этого занятия девушка, которая вошла и села неподалеку: «Я заказал еще рому и каждый раз поглядывал на девушку, когда поднимал голову или точил карандаш точилкой, из которой на блюдце рядом с рюмкой ложились тонкими колечками деревянные стружки»[700]. Девушка кого-то ждала, а Хемингуэй тем временем мог думать, что она принадлежит ему и истории, которую он писал: «Ты принадлежишь мне, и весь Париж принадлежит мне, а я принадлежу этому блокноту и карандашу». Но у Хемингуэя нет романтических отношений с карандашом. Несмотря на фетишизм автора, мы ничего не знаем о марке, цвете, размере, твердости или качестве этого карандаша.

Пожалуй, из всех писателей только Стейнбек признавался в частых размышлениях о своем инструменте для письма; записи в его дневнике свидетельствуют о том, что он был одержим карандашами — их острием, формой и размерами. В письмах к своему другу и издателю Паскалю Ковиси, которые были написаны в процессе работы над романом «К востоку от рая», он говорил о персонажах: «Они не двинутся с места, пока я не возьму карандаш»[701]. А какой карандаш он брал в руки, зависело от настроения и от погоды, поскольку он уверял, что сырая погода действует на грифель[702]. Однажды Стейнбек признался в том, что затупляет по шестьдесят карандашей в день[703], и постоянно просил издателя прислать ему новых. Похоже, больше всего нобелевскому лауреату нравились карандаши компании «Эберхард Фабер» — «Блэкуинг» и «Монгол» сорта «480 #23/8 круглые»[704], но и они не всегда соответствовали настроению: