Карандаш. История создания и другие подробности

РЕМЕСЛО… Этим словом именуется любая профессия, связанная с ручным производством и ограниченная определенным количеством постоянно повторяемых механических операций, которые требуются для получения одного и того же продукта. Я не знаю, почему люди невысоко ценят то, что скрывается за этим словом, поскольку именно благодаря ремеслам мы получаем все необходимые в жизни предметы. Любой, кто не сочтет за труд заглянуть в ремесленные мастерские, повсеместно увидит там целесообразность, объединенную с высочайшими проявлениями интеллекта: в древности тех, кто изобрел ремесла, объявляли богами; в последующие века тех, кто совершенствовал эти самые ремесла, втоптали в грязь. Я предлагаю тем, у кого есть представления о справедливости, рассудить, на каком основании или в силу каких предрассудков мы с таким пренебрежением относимся к столь незаменимым людям. Поэт, философ, оратор, министр, воин, герой — все они были бы нагими и голодными без труда ремесленников, над которым они жестоко насмехаются[145].

По меньшей мере один из живших позже поэтов, Дэвид Лоуренс, вовсе не презирал «вещи, созданные людьми, чьи руки проснулись»[146]. Он говорил, что артефакты, созданные столетия назад, хранят в себе тепло жизни, которую вдохнули в них забытые ныне мастера. Но уже в XVIII веке появились люди, которым было мало просто ощущать это тепло. И энциклопедисты, и Галилей понимали, что среди ремесленников есть профессионалы высочайшего уровня, у которых можно многому научиться. Во «Вступительном слове» к энциклопедии Дидро, написанном Жаном д’Аламбером, мы находим наблюдение, которое можно принять за описание категории людей, еще редкой в XVIII веке, — «мастеров своего дела, которые одновременно были бы и учеными»[147]. Но поскольку «большинство из тех, кто занимается ремеслами, выбрали ремесло по необходимости и работают, повинуясь инстинктам», а некоторые из них «работают по сорок лет, ничего не смысля в станках», то мало кто из ремесленников становился инженером.

Однако неважно, «знают» ли ремесленники что-либо о своих станках и могут ли описать словами то, что они делают руками: в самом ремесле при этом может быть заключена такая сложность, которую не свести к теории. В конце XVIII века признание существования неписаной традиции мастерства распространялось столь же медленно, как ее использование для ускорения технического прогресса. У быстрого распространения инноваций в ремеслах и тех видах деятельности, которые Агрикола называл «тяжким трудом»[148], когда описывал общее состояние дел в добывающей промышленности XVI века, не было никаких шансов. За исключением «дюжины из тысячи ремесленников», которые одновременно были образованными, «книжными» людьми, или тех немногих образованных людей, которые были не прочь поучиться ремеслу, типичные представители профессии «снова и снова» строили одинаковые мосты и делали одинаковые карандаши, подобно тому как рудокоп всегда копает там, где до него уже копали другие. И наоборот, для типичного высокообразованного человека или даже ученого, желавшего осуществить технические перемены, было характерно бесплодное теоретизирование и повторение того, что уже описано в книгах. В отличие от них инженеры, ведущие начало от любознательных и умеющих формулировать мысли ремесленников, даже будучи всего лишь подмастерьями и притом опытными учеными-практиками, — новаторы по своей природе.