Карандаш. История создания и другие подробности

Половинки карандашей с заполненными канавками передавались далее «сборщику» для выполнения следующей операции — приклеивания крышки деревянной оправы, после чего на карандаш надевали зажим и оставляли его для просушки. Иногда использовали длинные деревянные заготовки: прорезали канавки, заполняли графитом, склеивали, сушили и на выходе получали сразу три карандаша. Статья завершается статистикой о производительности фабрики — это пять-шесть миллионов карандашей в год. На машине, придающей карандашам цилиндрическую форму, ежедневно обтачивали от семи до девяти с половиной тысяч заготовок; другая машина полировала их поверхность — до четырнадцати с половиной тысяч штук в день; третья машина двести раз в минуту штамповала маркировку «Бэнкс, сан энд компани. Кесвик, Камберленд», а также проставляла буквы, обозначающие твердость карандаша.

^{Некоторые завершающие этапы изготовления карандашей в Кесвике (около 1854 года). Особого внимания заслуживает тот факт, что длина деревянной оправы в начале процесса составляла три карандаша; она разрезалась на части после полировки древесины}

Общеизвестно, что в прежние времена карандаши не красили так, как современные, но в этой статье ясно говорится, что окрашивание, которое, по уверениям некоторых производителей, было внедрено лишь в 1890-е годы, на самом деле применялось уже в 1854 году, включая придание характерного желтого цвета:

Недавно появилась мода покрывать карандаши лаком. Сначала лакировали только низкосортные карандаши, но теперь лакируют и самые лучшие, и многие будет сложно без этого продать. Лак выявляет цвет дерева, предохраняет карандаш от загрязнения при затачивании и помогает сохранить чистоту его поверхности[274].

Во многих случаях выполняется отделка карандашей; на некоторых маркировка не просто выдавливается, но и золотится. <…> Карандаши с позолоченными буквами обычно окрашиваются в черный, желтый или голубой цвет, что скрывает приятный оттенок можжевеловой древесины.

Описав далее процесс упаковки карандашей для отправки потребителям, автор дает волю фантазии, представляя, где в конечном итоге могут оказаться эти карандаши — «один в студии художника, другой в будуаре дамы», — и философствует по поводу того, что карандаш создается, чтобы быть уничтоженным, согласно великому плану творения: «Нашу статью можно завершить моралью: подобно тому как ценность карандаша проявляется по мере его износа и уничтожения, так нередко и люди, трудясь на благо общества и мира, истощают и полностью расходуют свои силы и физические возможности, чтобы раствориться в универсуме и быть поглощенными им»[275].

За три столетия, миновавшие со времени обнаружения графита в долине Борроудейл, он, безусловно, был поглощен универсумом — рассеялся пылью, которая образовывалась при распиливании и обточке, осел на поверхности оборудования на карандашных фабриках, руках и одежде рабочих, перешел в миллионы и миллионы грифелей, которые развозились по всему свету, ушел в землю с огрызками карандашей, которые нельзя было удержать в пальцах, отложился в заметках на полях книг, как указатель дороги сквозь дебри мыслей, в линиях мыслей и образов, запечатленных на бумажных листах, пропал вместе со смятыми рукописями и набросками, сгорел с ненужными идеями, которые забылись или оказались невоплощенными. Таким образом, к середине XIX века источник самого чистого некогда графита почти полностью иссяк, развеянный по миру. Статья о производстве карандашей в Кесвике вскрыла историю социальной неразберихи, которая ускорила беспорядочную, а временами и хаотичную добычу камберлендского графита: