Каратель

— Да разве трое — это для него много? — презрительно говорит ещё один. — Он, говорят, под Лереном самолично сотню зрожей порубал!

Я постоял немного в темноте, но так как разговор перекинулся на баб, пошёл дальше. Чуть в стороне от лагеря наткнулся на часового.

— Сотня и десяток? — спросил требовательно его.

— Вторая сотня, второй десяток! — шёпотом ответил часовой. Его уже научили, что во время дежурства разговаривать можно только с тем, кто назовёт пароль, и только шёпотом.

— Имя?

— Рузер, ваша милость!

— А крикни-ка, Рузер, тревогу, а я посмотрю, как на неё бойцы наши отреагируют!

Боец в сомнении посмотрел на меня, но перечить не осмелился. Крепче ухватился в щит, будто боялся, что его отнимут, и крикнул:

— Тревогааааа!!!!

Что тут началось. Лагерь мой забегал как муравейник. Часть «легионеров» бегали и сталкивались лбами. Часть рванули к подводам, непонятно зачем. Но большая масса сообразила быстро. Зиган организовал два взвода и те, сомкнув щиты, двинули к часовому. Остальные в лагере срочно тушили костры, хватали оружие и строились вокруг командиров.

— Отстааавить тревоогу! — проорал я. И пошёл к лагерю разбирать ошибки и прорабатывать алгоритм действий в случае внезапного нападения на лагерь. Этим мы занимались около часа. А потом ещё раз пять отбивали учебное нападение на лагерь. И тут каждый десяток выполнял чёткую задачу. Пока первые два десятка из сотни выстраивали стену щитов, остальные расхватывали копья, мечи, арбалеты и занимали круговую оборону. В час ночи все пошли спать, и, надеюсь, их бурчание было восхвалением мудрости командира, заботящегося о жизнях своих подчинённых…

Глава 19

— Восемь тысяч зрожей! Восемь, бллл….. тысяяч! Вы что, охренели? — на графа Шеридана было страшно смотреть. До орды зрожей осталось полдня пути, и вдруг выясняется, что зрожей больше в два с небольшим раза. При том, что в обычном бою размен людей и зрожей тоже идёт один к двум, а то и трём, и не в пользу людей, как вы понимаете.

Граф стиснул зубы, ненавидяще оглядел окружающих, и вперил взгляд в Оттона, начальника разведки:

— Шевалье, ваш папа барон Оттон упрашивал взять вас в поход, и говорил, что надёжнее и смышлёнее я не найду. Вы просрали всё дело! Просрали бездарно и тупо. Я бы повесил вас, несмотря на дворянское звание, повесил бы вместе со всеми вашими разведчиками. Но сейчас каждый боец на счету, потому вы пойдёте умирать в первых рядах. Но не в коннице, и не с пикой наперевес, как вы себе представляли, наверное, в ваших юношеских мечтах. Вы будете в ополчении. Пешим. Барон Белогор, требую поставить его рядовым и в самую первую шеренгу!

Я лишь склонил голову. Сейчас противоречить графу я не посоветовал бы никому. Это же понимал и побледневший Оттон. А граф продолжал бушевать, пока его не тронул за руку маг Агель, старший из магов, как я понял. Маги, кстати, сегодня впервые пришли на совещание к графу. И потому я их разглядывал с огромным любопытством. Пришли трое самых старших — высокий, худощавый с хищным лицом и крючковатым носом Агель, полненький благообразный маг Возн и средних лет, но красивая и невероятно элегантная Мати. Что самое интересное — никаких балахонов, капюшонов и посохов, которые думал увидеть — я не заметил. Все маги были одеты обычно, в походную одежду, как и остальные дворяне. Только слева на груди был у них красный круг, как символ принадлежности к магической касте.

Агель, тронув рукой графа, заговорил тихо. Но граф замолчал, слушая каждое слово:

— Ваше Сиятельство, наказать и покарать вы всегда успеете, если останется кого. Сейчас нужно решать, что делать. И, быть может, стоит быстро спросить мысли присутствующих офицеров?

— Да, вы правы, Агель. Кто что предложит?

— Разрешите, Ваше Сиятельство? — поднялся шевалье Кретон, — Битву нам не выиграть, а хотя бы часть корпуса сберечь нужно. А может быть, и весь корпус. Кавалерия точно уйдёт от зрожей. Но у латников шансов нет. А это две трети корпуса. Но вот если ополчение останется и задержит орду, а латники бросят кирасы…

В шатре воцарилась тишина, и все посмотрели на меня. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Стало слышно, как жужжит муха. Граф Шеридан мучительно закашлялся, покраснел, и зло сказал:

— Я не вправе требовать от ополчения умереть за чужие ошибки. Да и как вы представляете наше… бегство? Не отступление даже — бегство. Орда уничтожит и ополчение и Берн. Другой корпус соберут не раньше, чем через год. О Пустоши мы сможем забыть. Ни королева, ни народ Лесании нам этого не простят. А вы, вы, как дворянин, как вы будете объяснять своей семье, что бросили на смерть пятьсот доверившихся вам людей и целый город на съедение зрожей?