Каратели

Ну и оставайтесь. А я погляжу. Как сибирские старики с печи: все видели и ни во что не вмешивались. Заживете без «грубого», «нелояльного», «капризного», «невнимательного», «невежливого». (И еще какой я там?) Словечки-то, словечки нашел! Да, архиневежливый, да, архинетерпимый! Плохой, хоть в прорубь. А когда посылал вам экспроприированные денежки («Шел и денежку нашел») – хороший был? Когда надо было потопить Черноморский флот – в самый раз? И когда спасал от фракционеров ленинский X съезд, рассылал своих людей по областям, уездам. Тогда мои люди были и твоими, не брезговал. Еще не известно, чего сам добился бы со своими интеллигентками, какие фаланстеры выстроил, куда заехал бы со своим нэпом… «Ты попляши, кавказец, глядишь, может, и дадим хлебца! Попляши!..» Вот как встретила зажравшаяся Сибирь посланцев победившего пролетариата. Так как же с ними иначе? Не заставишь их плясать, сам от голода запляшешь… Оппозиция этого только и дожидалась: не получается у тебя, а вот у нас получилось бы! Получится и у Сталина, еще как получится! Сталин вернул власти устойчивость, надежность, авторитет. Власти, а значит, России. Не Романовых кто-то, а они сами с собой покончили. И не в 17-м или 18-м году, а гораздо раньше: тем, что уничтожили основу основ самодержавной власти – крепостной порядок в деревне. Не случайно самого «освободителя» убили. Пусть не крепостной, но должен быть порядок. А то что: отдать деревню кулаку-нэпману? Под вывеской кооперации. Спростодушничал Ильич, в который, впрочем, раз. Да, если хорошенько подумать, наш колхоз – единственное спасение мужику. От самого себя. Никакой Сибири не хватит – столько наплодилось кулаков. Так что сидите дома и благодарите колхоз, что вы не в Сибири. Нет, сколько ни колоти по башкам, а у них одно на уме: зажать, припрятать или переметнуться. Не важно куда, на чью сторону – только бы подальше. Хоть к Гитлеру. Всегда готовы. Лучше умереть с голоду, как эти на Украине, но чтобы назло тебе. Что ж, посмотрим, как получится у добреньких да лояльных. Только не сверните шею, когда будете оглядываться назад. Снова придется звать злого, грубого и недоброго. Мне что, больше всех надо? Я тоже имею право на отдых. Согласно Сталинской Конституции. Чем я хуже? (Даже закон принят был, заботящийся о здоровье старых большевиков – а я кто?..) Умереть, вот так вот руки сложить, и хоть стреляйте возле уха. Матрена Петровна да бедная Светланка только и поплачут человеческими слезами. Может, и Валентина. Да еще кто-нибудь далекий, человек какой-нибудь незнакомый. Совсем простой человек. А эти, что всё из моих рук получили, ждут не дождутся моей смерти. Вижу! Чем ближе подпустил к себе – подползли, – тем подлее и опаснее – всегда так. Этот приказчик, каменная задница, заика, вообразивший себя дипломатом, или слезливый бабник на коне… Да что вы сами по себе значите, нули без палочки! И местечковый шут Лазарь Моисеевич с ними. Ободрал на метро мрамор со всех соборов – мечтает, что это ему самому памятник. Ничего, я ваши имена написал, я их и сотру. Не такие имена были громкие, а где они? Прокляты народом. И с вашими то же самое будет. Развели шпионские кодлы, у каждого под крылышком целая синагога!

Чужой, чужой я всегда был в этой бестолковой неблагодарной стране. Какие только слова не говорили, не шептали. Характеристики, обжалованию не подлежащие: «желтоглазая собака», «Чингисхан с телефоном», «серое пятно», «выдающаяся посредственность», «вождь уездного масштаба». Сами они, конечно, вожди мирового масштаба, рыцари да любимцы, совесть-рассовесть партии и рабочего класса, «золотые яблочки». Еще бы, все в пенсне да при галстуках! Не вылезали из библиотек и кафе женевских, лондонских, пока другие сибирского гнуса кормили своей кровью. Да и те, что «из-под станка», не лучше. Ничего, ничего, время покажет, кто желтоглазая собака. Уже показало. Кое-кто по-настоящему лаять научился. На того самого «Чингисхана», на Кремлевскую стену – гав-гав, по-собачьи. Придумка, фантазия подлеца Ежова, но остроумно, ничего не скажешь. Приводили такого очкарика (если не потерял еще свои стеклышки) на Красную площадь. На поводке. Ставили на четвереньки: давай облаивай вождя! В открытой дискуссии. А то привыкли из-за угла!

Ночи светлые выбирал нарком, чтобы сверху из-за стены хорошо было видно. Утречком прибегал и заглядывал в глаза. Ждал, что скажу. Намекал, что лунная ночь была сегодня, ох как хотелось, чтобы одобрил, погладил, почесал за ухом.