Каратели

Что всегда нужно, так это чистилище. Ах, рай – глупости все, а вот чистилище – ничего не скажешь, римская церковь понимала толк в таких вещах. Есть чему у них поучиться и в партийном строительстве: ничего гениальнее, чем орден меченосцев, не придумал никто. Разумная. политика, ничего не скажешь. В раю наглеют, в аду звереют, зато чистилище для человека – в самый раз. Идеальное место. На словах называть можно как угодно – земным раем, светлым будущим, как угодно, но никто ни в чем не должен быть уверен, все должны помнить – вот это помнить должны! – и не такие заслуги были у людей! Если в чистилище висят плакаты, то вот этот должен быть обязательно: «И не с такими заслугами летели в тартарары!» (Лают, лают псы! Что-то все-таки происходит. Что?..) Никто, никто не должен считать, что недосягаем. Мои соратнички слишком поверили, что навеки приписаны к своим громким именам. Имена легко переделываются, переписываются. Или забыли? Одно, два слова добавить: «Иудушка» или «враг народа», «фашистская сволочь», и любое имя уже – как приговор, как удар дубиной по голове. Кое-что и мы помним из ваших биографий, на всякий случай помним. Заглянул бы каждый в свое досье – дыхания бы у вас поубавилось. Чистюль среди вас нет. С чистюлями, с «любимчиками партии» мороки побольше было, и то справились. Дети, главное звено – дети. Слабее всего человек, когда связан по рукам-ногам детьми, семьей. Дети – вот точка! Ну, а уж родители у каждого есть, были. А значит, и родимые пятна. Чистеньких вообще не бывает. А если таким кажется – он-то и есть самый опасный. Просто хорошо замаскировался. Разве 1937-й и 1938-й это не показали? Примеров миллионы, все убедились.

Нужны новые люди, новые идеи. Эти уже закостенели, застыли на трусливых догмах. Им бы только жить. Даже после вождя.

И главное, чтобы каждый знал, как ему ни скверно, что кому-то еще хуже. Вот и в аду не один, а как утверждают – девять кругов. Соседу хуже. И ты можешь еще добавить ему, поверх головы догрузить. Позволено, разрешено. В тридцать седьмом да тридцать девятом уже и остановить трудно было. Лаврентий даже хохмил: скоро и сажать некого будет! И некому! Только начать. Посмотрим, посмотрим, куда все эти болтуны, мемуаристы денутся. Как ветром сдует.

Народ болтунов любит. Но святых иметь обожает, хлебом не корми, а святого подай! Отняли царя, Боженьку – из Мироныча святого стали лепить. Ну что ж, мертвый святой – еще святее. Так что все правильно.

Ах, как этот самый Мироныч перед голосованием, когда его посетила «черноземная» делегация – челом били, звали на трон, генсеком, – как он разволновался. А не потому ли, что ходоки угадали его темные мысли – почувствовали подлецы: ихний, свой! А златоуст решил, что его трусливый отказ сесть на место товарища Сталина дает ему право всех поучать. Ах, будь не такой-разэтакий, а будь хороший, лояльный, доступный, как я! Как, как всем им хотелось, хочется на свой копыл переделать, перетянуть. Он, значит, им свой, против него только три голоса, а три – это не триста. (Исподтишка напакостили в урну, насолили товарищу Сталину – победители!) Да только не то важно, как голосуют, важнее, кто подсчитывает голоса!.. А этот лавочник Лазарь уверен, что по гроб жизни ему обязан за его арифметику – за то, что всем оставил одинаково по три голоса.

Пакостят трусливо, с бегающими глазками. Одна только Надя всегда высказывалась открыто – в лицо. Проклятая цыганская, аллилуевская порода! Мамочка все науськивала. Надя уже криком кричала: «Ты зверь, зверь! Зачем ты приказал расстрелять ребят из нашей Промакадемии?! Нет, это я, я виновата! Они мне поверили, а я думала, ты на самом деле не знаешь, что люди, что дети уже пухнут от голода в твоих колхозах. Рассказала тебе, дура, что люди говорят. Да не мама, чего ты к ней вяжешься, – все люди! Фамилии выспрашивал, я говорить не хотела, я чувствовала. Ты и тут из меня шпика сделал! Кто возле тебя, сам становится таким же. Теперь я понимаю – а тогда была дура! – чего ты добивался от меня в Горках. Тебе надо было шпионить за Владимиром Ильичем… Ты и из него зэка сделал. Всех засадишь за проволоку и будешь на всю страну улыбаться: обаятельный, сердечный грузин! Все скоро будут тебя ненавидеть. Куда спрячешься от всех? Как можно так жить? Это же страшно, что, что ты с собой делаешь?..»