Караван-сарай

Ушли те времена, когда надо было покупать рабов, у власть имущих сейчас этого добра хоть отбавляй, и задаром.

От милитаризма, от политики вообще с её опорой на безумие всеобщего избирательного права идёт невыносимый смрад, и ни на кого вроде бы пальцем не покажешь, а мерзавцы знай себе радуются. Я могу понять, на худой конец, если кто-то готов идти на смерть за идею, за любимого, за тех, кого боготворишь, – но умирать за Республику, какая глупость! Если с кем и надо воевать, так это с отдельными государственными деятелями, которые, что ни день, обкрадывают и облапошивают нас – с шулерами, обтяпывающими делишки под сенью Вечного огня! Да здравствует человек, по-настоящему ответственный, возносимый на вершину власти за свои достоинства; нации нужен лидер, повесим на него, если угодно, венок императора или корону царя, какая разница – собственно, каждый считает себя маленьким королём, нам ведь только и твердят: тебе всё по плечу. Равенство по разуму? Как бы не так: стоит почувствовать, что кто-то умнее тебя, и всякое равенство летит в тартарары.

В искусстве каждый хочет быть гением! У любого врача – диплом, что он лечит всё, с головы до ног. Рабочих не осталось, одни работники. И всё это плавает в жирном соусе парадных речей, от которого разит остывшим брокколи; по части любви поговорить французы догнали испанцев или итальянцев; всем известно, что от говорящих, как правило, никакой пользы! И ладно бы ещё, если бы они просто перемалывали воздух – так хоть можно о чём-то параллельно думать.

После этой тягостной тирады воцарилось всеобщее молчание; я взглянул на священника: он побледнел, на лбу выступила испарина.

– Отец мой, – обратился я к нему, – будь я судьёй, то немедля арестовал бы вас: но профессия литератора скорее приближает меня к письмоводителю, так что я могу лишь составить протокол.

Тот, казалось, не услышал, внутри него ещё не улеглось возбуждение. Молодой русский генерал выглядел растерянным; он сидел рядом и, склонившись, задал поразивший меня вопрос:

– Месье, я слышал, что Господь Бог – каннибал; это правда?

– Да, это так, но пожирает он лишь птиц: а что ещё есть существу, обитающему в космосе?

– По-вашему, птицы состоят из человеческой плоти?

– Даже более человеческой, чем многие мне подобные!

Русский, похоже, удовлетворился моим объяснением, хоть и не понял его как следует; у русских, наверное, полно талантов, однако применять их, сдаётся, они толком не умеют; они известны своим пылким воображением, однако за последний век почти ничем не поспособствовали развитию человечества, что не мешает всем восклицать: «Какой смышлёный народ!» Признаем, вместе с тем: русских отличает высокий лоб и глубокий мрачный взгляд, и, подобно немцам, они прилежно носят очки в золотых оправах.

За кофе медичка принялась допытываться, какого я мнения о юном священнике; с точки зрения психологии она считала его полубезумным, поскольку уже была свидетелем буйного и неадекватного поведения с его стороны.

– У него это навязчивая идея, – сообщила мне она, – вид мундира выводит его из себя, и, по-моему, сегодня красной тряпкой стало присутствие этого безобидного русского в униформе из школьного карнавала.

В 1916-м он пережил невиданное потрясение – под Вокуа с ним приключилась поистине ужасная история; вернувшись со своим полком из Константинополя, он случайно узнал, что его младший брат сидит в окопах всего-то в двух километрах: можете себе представить, как им не терпелось повидаться! Отправлявшийся на линию фронта товарищ передал молодому человеку весточку, и тот, не удержавшись, прямо посреди ночи отправился в гарнизон к старшему брату, чей полк должен был наутро отбыть в неизвестном направлении. Увы, бедняга вернулся на свой пост с получасовым опозданием, его отсутствие обнаружили и без допросов и объяснений через несколько минут расстреляли по приказу какого-то увешанного галунами скота…

Понятно, что он теперь не выносит ужасы войны… и галуны. Вместе с тем, озлобиться ему скорее следовало бы на чувство семейственности!

Меня утомили все эти разговоры о войне, солдатах, расстрелах и Республике, и я подошёл к основной группе гостей, где с удивлением обнаружил приехавшего недавно Ларенсе. Вот уж кто всюду пролезет!

По благой воле случая заветной рукописи при нём не оказалось: как рассказал сам романист, он только что прослушал на Бульварах лекцию об Эйнштейне, завершившуюся показом кинофильма. Казалось, он заново открыл для себя этого деятеля и с удовольствием просвещал теперь окружающих. Его, казалось, задела моя улыбка: Ларенсе с лёгкой иронией попросил поделиться моими соображениями об этом философе (учение которого уже начинало выходить из моды).