Караван в Хиву

– Где – там? Чьим отказом? Хивинцев? – всполошился Петр, перехватил взгляд старшего товарища, ожидая увидеть погоню разъяренных хивинцев. Но густые заросли краснотала не шевелились, тихо было и в самом стойбище, кроме привычного уже ржания застоявшихся коней или рева сцепившихся в драке обидчивых верблюдов в ближнем загоне.

Потом подумалось: хивинцы прознали о тайных связях Гуляева с ханской дочерью, отказались вести сватовство, и теперь каравану путь в Хиву заказан накрепко. «Не будет хожения в чужие земли, не будет службы Отечеству, и не видать мне дворянского звания…»

Гуляев тихо опустился на траву и уронил голову на согнутые колени. Заговорил совсем о другом:

– Согласился хан. Но согласится ли она? А хан согласился. Принудит ее своим отцовским словом!

Наконец-то Петр осознал, о чем речь и почему взволнован Гуляев. «Теперь понятно, отчего он так охотно собирался в киргизские степи, – подумал Петр. – Других под большим принуждением снаряжали, а он – с великой радостью уезжал». И вновь колыхнулась в груди нехорошая зависть к красивому статному переводчику, которому и в сердечных делах вон как улыбнулась фортуна: полюбила ханская дочь! Только к добру ли такая любовь? Кто они – и кто она? Гуляев – просто толмач. Как эхо в лесу, все говорит с чужих слов. Крикнул кто-то, а эхо ему в ответ те же слова. Так и они. Говорит хан – они его слова несут губернатору. Говорит губернатор – несут хану. Правда, Гуляеву дано прав куда как больше, чем простому толмачу, потому как умен и в делах здешних достаточно сведущ, чтобы и совет иной раз подать с пользой для родного государства. Однако попробуй он сказать хану: отдай мне свою дочь! И скажет в ответ ласковый хан: нукеры, возьмите этого безродного дарбара и закопайте в степи так глубоко, чтобы я о нем больше ничего не слышал!

Петр вздрогнул, очнулся от своих мыслей, попытался подсказать товарищу то, что первое пришло на ум:

– Тогда увези ее, коль так полюбилась. Посади на коня и – гони на Яик. Там окрестишь у попа – и повенчаетесь. Вон Федор Погорский, – вспомнил кстати Петр, – до сих пор жалеет, что не увез знакомую киргизку, в шатре которой ему отрезали ухо. Если нужен конь – возьми моего. Я себе здесь еще добуду в ханском табуне.

Петр затаился в ожидании – что же скажет Гуляев. «Если уедет – так я первым лицом в караване буду, и Неплюев станет хлопотать только обо мне», – пришла неожиданная, но четкая и вполне, казалось, логичная мысль. Попытался было отогнать ее, а она лишь чуть-чуть отодвинулась и маячила, тусклая, как свет лампады перед образом в высоком храме.

Гуляев долго молчал, думал о своем и ковырял каблуком землю: сыпучий песок тонким сухим ручейком стекал с крутого берега к реке.

– Ты иди, Петр. Дай побыть одному, – вдруг негромко сказал он, не оборачиваясь.

Петр в нерешительности потоптался, потом сказал, что, если Якову нужна его помощь, пусть скажет. Еще постоял и направился к стойбищу. Шел, оглядывался на сидящего Гуляева, все ждал – вдруг окликнет, скажет, каково его решение. С тем и ушел.

Ушел от Якова, но не ушел от раздумий о нем, о ханской дочери и о себе тоже. Петр долго бродил туда-сюда возле речного берега, без всякого внимания перебрасывал взгляд с ровной степи на заросли краснотала, на тихое, неприметное течение речной воды. Бродил, грезил в мыслях о радостном будущем, и вдруг будто раскаленный уголек упал на сердце…

«Бог ты мой! – испугался Петр. – А не зря ли вгорячах присоветовал Гуляеву уехать с ханской дочкой на Яик? Как на это посмотрит губернатор? Сыщет и спрос учинит жестокий, уж это наверняка! И в другой раз к государственной службе не допустит».

Петр обогнул небольшой овражек в речном берегу, прошел дальше вниз по течению Эмбы. Над головой прошуршала тугими крыльями серо-черная ворона, озабоченная чем-то, каркнула и взмыла на верхние ветки одинокой ветлы.

«Губернатор не простит, – пытался дальше развить свои мысли Петр. – Ну а хан Нурали? Он как?»

При воспоминании о хане у Петра зашевелились волосы под толстой суконной треуголкой. Не стоило большого труда представить, каким будет поведение киргизского хана, когда он узнает, что посланец губернатора тайно увез его дочь, обещанную хивинцу! Нурали кинется в погоню и убьет похитителя. А если не изловит в степи, то схватит его, Чучалова, и будет держать под караулом в аманатах[29] до тех пор, пока губернатор не разыщет и не привезет ему похищенную и опозоренную дочь.

«И никакого посольства в Хиву! – лихорадочно размышлял Петр, поворачивая в обратную сторону, к стойбищу киргизцев. – Рухнет последняя зыбкая надежда выбиться в дворянское сословие!»

Петр ускорил шаг, а потом почти побежал, путаясь длинными ногами в сухой траве, переплетенной крепким полевым вьюнком. Побежал, словно дома поутру опаздывал на службу в губернскую канцелярию и боялся строгого выговора от губернатора.

«Надо остановить, отговорить Якова! Не дать ему уехать, иначе погубит нас обоих!»