Караван в Хиву

А через несколько дней к Большой Юрте начали съезжаться киргиз-кайсаки, назначенные в посольство к Каип-хану. Главным среди них согласился быть Мурзатай, родной дядя хана Нурали. С ним собрались в далекий и нелегкий путь Мусульман-Бий, Кайсар-Батыр, тот, что встречал караван на подходе к Эмбе, Ульджа, Турмамбет и другие, все знатные и почтенные люди. От купечества изъявил желание сопровождать караван и посольство давний знакомец Рукавкина Малыбай. Начались сборы, неспешные, основательно продуманные.

А зима докатилась наконец и до этих бескрайних, затаившихся перед первым снегом степей.

В песках Шамской пустыни

В первых числах декабря караван оставил берега реки Эмбы и углубился в ковыльные степи. Через два дня степи стали пестреть сначала небольшими, а затем обширными солончаками, потом перешли в сплошную равнину, покрытую редким разнотравьем вперемешку с неприхотливой полынью и кустиками верблюжьей колючки – верными приметами совсем близких голодных пустынь. Твердый грунт постепенно начал меняться, и уже маленькие бугорки песка указывали, в какую сторону чаще всего дуют здесь ничем не сдерживаемые ветры.

Едва кони ступили на первую полосу светло-желтого песка, как Данила Рукавкин снял с головы шапку, размашисто и с какой-то нескрываемой тревогой в глазах перекрестился.

Христиане, следуя примеру караванного старшины, тоже обнажили головы и с невольной робостью вглядывались в бескрайность, которая терялась, неведомая, за горизонтом, там, где пролегла Хорезмская земля.

– Взошел царь Давид в пустыню Иудейскую, а мы в Хорезмскую, так восхвалим Господа нашего, чтобы во здравии возвратиться нам к родному очагу, – проговорил Рукавкин.

Кто просто перекрестился троекратно, а кто, как Родион Михайлов и старый Кононов, вынули из-за пазухи крестики и поцеловали их да бережно спрятали.

И снова шли на юг, под звон колокольчиков и монотонное пение старого проводника в голове киргизского посольства. Казаки ехали впереди и по бокам каравана, высматривая дорогу на добрый десяток верст вокруг. Они-то в полдень третьего дня и приметили, как неожиданно южный окоем земли словно приподнялся и, медленно возрастая, серо-синей полосой начал приближаться.

Данила, чтобы выяснить причину такого явления, нагнал купца Малыбая и от него узнал, что показалось высокое плато, которое киргизы называют горой Юрняк[33].

Ближе к вечеру этот удивительный горный массив приподнялся над горизонтом настолько, что перекрыл весь небосклон необъятной стеной, изрезанной глубокими вертикальными оврагами. Почти отвесные северные склоны плато поросли чахлой верблюжьей колючкой, сизо-серой сухой полынью и невысокими зарослями злого репейника.

Караван пошел вдоль плато на восток. К Рукавкину подправил своего коня Григорий Кононов. Внимательно всматриваясь в извилистую природную стену вышиной до тридцати саженей, он негромко, будто размышляя, сказал:

– Где-то там, наверху, должна быть пустая крепость. Мы с князем в той крепости ночевали и запасались водой перед песками. Страх, сколько горя от жажды натерпелись. Не приведи бог вновь испытать такое.

Но был уже декабрь, жара в этих местах спала, случалось и так, что пустыню достигал с севера прохладный ветер, и становилось довольно свежо и неуютно, и не было возможности укрыться в складках земли.

Малыбай, спрошенный о той крепости, с живостью подтвердил:

– Да-да, почтенный мирза Даниил. Есть такой каменный юрта. Завтра будем его смотреть. Завтра один бег коня[34] проходил, и к вечеру будет тот каменный большой юрта. Караван-баши Каландар знает удобный место для вечерний намаз, ведет нас туда. Там и коня поить станем и верблюдам много пить будем давать перед пустыня.

Через час-полтора действительно достигли небольшого пресноводного озера, в которое впадал ручей, вытекающий почти из подошвы отвесной стены плато. Кони и верблюды жадно пили холодную воду из родника, а потом их пустили под присмотром казаков на сочную траву по берегам озера. В укромном месте под горой разместили вьюки, разожгли костры из саксаула, причем поблизости обнаружили совсем свежую еще стоянку какого-то каравана. Достали походные котлы, мешки с пшеном и сухарями, начали готовить ужин.

Во время ужина Кононов, не спеша жуя больными зубами размоченный в сладком кипятке сухарь, рассказывал, как шли они тогда с князем Черкасским по каленым пескам, уже там, поверху этой горы. Чтобы сберечь лицо, голову заматывали белым холстом, потому как от нещадного солнца у многих началось кровотечение носом. Если же случался ветер, то песок больно хлестал по глазам, так что и смотреть вперед не было никакой возможности.

Потом припомнил случай, который произошел чуть позже, в песках. Однажды задул сильный южный ветер, а за ветром через некоторое время прямо на их отряд надвинулся огромный столб песка, согнутый в середине, будто немощная старуха на церковной паперти. Проводник отряда Ходжи Нефес со страху кинулся на колени, поклоны бьет, зубами стучит и едва выговаривает: «Джинн! Джинн!»