Караван в Хиву

Гуляев резко обернулся. В доли секунды увидел огромного киргиза над заросшим корневищем, вскинутую руку и широкий нож на ладони, занесенный для смертельного броска. Какая сила швырнула его вперед, к девушке, он не мог потом объяснить, но когда Матыр-Ханикей, вскрикнув, упала под тяжестью его тела, над их головами сверкнул нож и по рукоять вонзился в землю, в двух шагах выше по речному откосу.

И тут же грохнул выстрел. Нукер вскрикнул, тяжело повернулся навстречу Чучалову, раскинул теперь беспомощные руки, протяжно замычал сквозь стиснутые от боли зубы, попытался сделать шаг и вдруг рухнул лицом в песок, подминая жидкую поросль.

Матыр-Ханикей исчезла в кустах, где ее припрятала уже Кельдибика: со стороны стойбища бежали люди, напуганные выстрелом, сгрудились над нукером и около Петра, который все никак не мог осознать, что это от его пули такой огромный и сильный человек лежит и не встает… И уже никогда не встанет.

Очнулся, когда рядом оказался Яков, дернул за кафтан и прошептал:

– Девушку не называй. Ее здесь не было.

– Нурали-хан! Нурали-хан! – послышались вокруг возбужденные голоса. Имя хана окончательно вернуло Петра к жизни.

– Что теперь будет, а? – испугался не на шутку Чучалов. – Каторга? О боже, что я наделал?

– У них каторги нет, – отозвался Гуляев, увидел Данилу Рукавкина, казаков, купцов каравана, которые расступились перед великолепно одетым, среднего роста ханом. Глаза Нурали настороженно уставились в лицо Чучалова, который так и стоял с пистолем; о чем спросил хан, Петр за шумом крови в голове так и не смог разобрать.

Гуляев по-киргизски говорил долго, горячо, то и дело указывал рукой на себя, на камень и на то место, где вонзился и все еще торчал чужой нож, и на нукера, который, видимо, хотел его убить, чтобы сорвать переговоры между Нурали-ханом и ханом Хивы. А может, и поссорить киргизов с Россией, убив посланца.

– Переверните его, – приказал хан и выжидательно поджал тонкие губы. Нукера перевернули. Хан встал над ним, долго всматривался в лицо, испачканное прилипшим песком, нахмурился. Густые черные брови сдвинулись к широкому переносью.

– Я не знаю этого человека. Кто он?

Толкались, подходили по очереди, вглядывались, и только едва ли не последний из смотревших предположительно сказал:

– Если не ошибаюсь, я знал его среди людей Батыр-Салтана.

– Вот как? – в задумчивости выговорил Нурали-хан, узкие темные глаза недобро сверкнули. Он неспешно отстегнул от пояса кинжал в серебряных ножнах и протянул его Чучалову. – Возьми, верный друг, за то, что убил змею и спас посланца Ямагуля. Возьми же, – решительно добавил хан.

Петр преклонил колено, принял оружие и, будто все еще во сне, вынул и поцеловал холодный клинок.

– Закопайте собаку, – распорядился хан и пошел прочь.

Вечером, когда волнение немного улеглось, Гуляев с Чучаловым зашли в юрту к Даниле Рукавкину, долго обсуждали события минувшего дня, потом Яков негромко сказал:

– Думается мне теперь, караванный старшина, что не в меня метил тот нож нукер, а в Матыр-Ханикей, с которой я прощался у реки. Вот так-то.

Рукавкин, а за ним и Родион с Петром удивленно уставились на Гуляева.

Гуляев пояснил: если бы нукер хотел убить его, он достал бы стрелу и на приличном расстоянии сразил бы. Врагу же надо было убить ханскую дочь ножом. Поднялся бы крик, сбежались бы люди, а рядом с убитой – урус! Вот вам и конец дружбе Нурали с Россией, вот тебе и конец сватовства Каип-хана, и снова в киргиз-кайсацкой степи кровавая усобица.

– Должно быть, Батыр-Салтана не оставило желание быть поднятым на кошме и провозглашенным ханом Малой Орды, – заключил свои рассуждения Яков.

Данила неодобрительно покосился на Гуляева и с укоризной все же выговорил ему:

– Упреждал ведь – оставь ханскую дочь в покое. Видишь, что могло произойти по твоей оплошности? То счастье наше, что рядом волею случая оказался Петр. Вместо свадьбы – битье горшков было бы.

Чучалов, любуясь ханским подарком, смолчал о причине, по которой он там внезапно появился. Яков Гуляев выслушал укор караванного старшины, согласился:

– Твоя правда, Данила. Хитрый враг действует нам во вред, хитрый и осторожный. Но кто он, нам покуда неведомо. Потому и подобает пребывать в величайшей осторожности и многотерпении.

Той же ночью становище облетела еще одна тревожная весть – из хивинского посольства исчез высокий длинношеий погонщик верблюдов. Опрошенные табунщики сообщили, что видели одинокого всадника, который с поводным конем у седла скакал на восток, к кочевьям Батыр-Салтана. На шапке у него были перья филина – знак срочного гонца – потому никто и не посмел остановить того всадника.

Гнаться за беглецом было уже поздно.