Карьеристы

— Так я и знал! Ты же меня неверно понял, — посерьезнев, сердечно и доверительно заговорил Мурза. — Положа руку на сердце — подозреваешь, что здесь нечисто? Да? Заверяю тебя: все абсолютно честно. Никто не собирается заманивать тебя в ловушку. Ознакомься с концессионным договором, со всеми правилами лотереи; если возникнет желание, можешь и работу контролировать. Никто на тебя за это косо не посмотрит. Никакими бесчестными делами концессионеры заниматься не будут.

— Тогда зачем я им нужен? Пусть работают сами…

— Зачем нужен? Я же сказал — для представительства, для общественного мнения! Тебя волнует, зачем вообще отдают купцам эту лотерею? Тут тоже все просто и ясно — государство хочет сразу получить изрядную сумму, ни у кого денег нет, а у купцов есть…

— К чему все эти разговоры? За прекрасные глаза никто пять тысяч не даст. — Домантас был тверд как кремень.

— Подумаешь, пять тысяч! — рассердился Мурза. — Ясное дело, они свое возьмут. Но доходы эти абсолютно законные! Деньги же они платят за твое имя, за авторитет. Ведь авторитет — это тоже капитал, который должен давать доход. Сам ты, непосредственно, денег от них получать не будешь. Все пойдет через меня.

Домантас упрямо молчал. Мурза нервно раздавил в пепельнице окурок.

— Черт побери! В конце концов, я обещаю тебе выколотить из них десять тысяч! Что на это скажешь? — Выложив последний аргумент, Мурза встал и принялся расхаживать по кабинету.

У него не укладывалось в голове, как нормальный человек может отказаться от десяти тысяч литов. Неужели он плохо объяснил, не убедил? Если Домантас не берет такой суммы, значит, боится попасться? Других мотивов Мурза и предположить не мог, его мозги не были для этого приспособлены.

Викторас подошел к приятелю и положил ему руку на плечо:

— Пойми меня, Алексас, я не хочу подобных заработков.

— Но почему?

— Потому что это нечестные деньги…

У Мурзы сверкнули глаза.

— Брось ты свои наивные представления о порядочности. Нельзя предавать родину, но получить на законном основании десять тысяч и с пользой употребить их — долг каждого литовца.

— Долг каждого литовца поступать так, как того требуют честь и совесть.

— Мечтатель, романтик, наивный идеалист и еще не знаю кто! Знай, что всякий идеализм так же пагубен, как и страх. Это просто бегство от действительности, дезертирство с поля боя… Ты мыслишь какими-то абсолютными категориями. Прямо беда с тобой! Жизнь любит компромиссы. Ни на правде, ни на лжи далеко не уедешь. Дальше всего можно пойти с реальным взглядом на вещи, с умением применяться к обстоятельствам. Искусство жизни, умение жить — это все! А ты не понимаешь этого. Если закон тебе полезен, будь сторонником законности; если вреден, будь сторонником справедливости, и всегда тебе будет везти. Тогда не придется искать помощи у других, сам станешь кузнецом своего счастья! — с горячностью рассыпал Мурза пригоршни своих жизненных правил.

Домантас спокойно закурил и холодно возразил:

— Есть бессмыслицы, которые поначалу кажутся большой мудростью.

Окончательно потеряв надежду «просветить» своего протеже, Мурза пробормотал, опускаясь в кресло:

— Горбатого могила исправит.

Минуту оба молчали. Хотя Мурза и доверял Домантасу, но сейчас был озадачен тем, что без надобности открыл ему свои карты. Направляясь сюда, он не сомневался, что соблазнит Виктораса если не пятью, то десятью тысячами литов; конечно, он себя не забывал — за посредничество ему тоже перепадет приличная сумма, может быть в несколько раз большая, чем он посулил этому простаку. И вот его планы лопнули. Другого человека, который был бы так же популярен и одновременно предан и послушен ему, у Мурзы не было.

Конечно, он тут же решил лично встать во главе концессионеров, взять на себя официальную ответственность и получить весь гонорар. Однако теперь, когда Домантас знает, какими суммами оплачиваются такие «услуги», действовать было несколько неудобно. Хотя Мурза и не разделял убеждений, заставивших Домантаса отказаться от десяти тысяч, ему все-таки хотелось как-то оправдаться перед ним. А для этого следовало придать своему будущему поведению некий оттенок благородства, объяснить его патриотическими мотивами. Да и на самом деле Мурза не считал бесчестным подобный путь обогащения. А в данных условиях находил его даже вполне оправданным и целесообразным.

Поэтому он прервал затянувшееся молчание:

— Не понимаешь ты условий современной Литвы.

— Не понимаю? Всю жизнь прожил в Литве, родился в деревне, постоянно общаюсь с народом — и не понимаю Литвы? Вот те и раз!..

— Это ничего не значит. Я тоже родился в деревне, но мои взгляды, кажется, несколько шире мужицких.

— Никто и не считает идеалом взгляды простого мужика. Но понять деревню — это значит понять всю Литву. А ты еще до войны, когда служил где-то в России, успел отдалиться от родины.

— Осторожнее, мой милый, — обиделся Мурза. — Я не вижу необходимости хвастать своими заслугами… Но полагаю, что приношу родине больше пользы, чем ты, потому что знаю ее нужды.