Карьеристы

— Сударыня, — нервно говорил он, торопясь следом, — пора всем неясностям положить конец. Я из-за вас голову теряю, а вы все играете. Знаете ли вы, что такое — заново пережить молодость сердца? Незрелый юноша может годами мечтать о любимой женщине, но я уже не столь молод…

— Господин Алексас, об одном прошу вас — не укоряйте меня сейчас! — обернувшись к нему, нежно, с затаенной любовью и мольбой попросила Зенона. Лицо ее отражало какую-то внутреннюю борьбу.

Мурза молча взял ее руку и, как бы извиняясь, прижал к губам.

Она открыла дверцу автомобиля.

— Прошу вас, поедем. — И вспорхнула на сиденье.

— О нет, теперь, когда садится солнце, в лесу красивее всего. — Он стоял рядом и вроде бы не собирался заводить машину.

С минуту они молчали.

— Где я могу увидеть вас завтра, сударыня?

— Мы больше никогда не должны встречаться! Никогда!

— Какой жестокий приговор! Все-таки я зайду к вам…

— Пожалуйста… Но мы останемся только добрыми знакомыми. А для сердечных дел вы подыщите себе самую красивую девушку Каунаса… Если не согласны, если думаете иначе, прошу вас не заходить.

Мурза сообразил, что пора сменить тактику. Он смирил себя и прибег к давно испытанному средству — хитрой и нежной лести.

— Дорогая моя, — торжественно начал он, — не говорите мне таких слов. Я уже не мальчик. Есть немало красавиц, но все они блекнут перед вами как тени. Я встречал много интересных женщин, но лишь вы одна сделали мою жизнь осмысленной. Увидев вас, я ощутил какую-то несказанную надежду, светлую радость, желание еще раз пережить молодость со всем ее неисчерпаемым океаном чувств. До сих пор я не знал, для чего существую, но теперь вы — цель моей жизни! Скажите слово, и я готов на все…

Это действовало безотказно. Он лишний раз убедился, что все женщины одинаковы.

— Мне очень жаль, — вздохнула она. — Но… но вы же знаете, что я замужем, связана семьей.

Мурза внутренне возликовал. Он почувствовал, что она готова сдаться. Еще одно усилие с его стороны — и Зенона изгонит из своей прелестной головки провинциальные понятия о верности. И впрямь, верность мужу давно уже была иллюзорной… Что ж, поддержим эту иллюзию! Начнем доказывать, что она все еще верна, все еще невинна… Надо неизменно уверять ее в этом, даже если она ежедневно будет переступать порог его квартиры.

— Милый Алексас, уже темнеет, прошу вас, поедем.

— Слушаюсь, сударыня. — Он завел машину и развернулся.

Пока они добирались до шоссе, Мурза молчал. В лесу уже совсем стемнело. Дорога, освещаемая фарами, вилась меж высоких сосен и чахлых березок. Разглядеть можно было только стволы ближних деревьев, за ними вставала темная чащоба, местами светлея или снова хмурясь, как таинственная водная глубь.

Когда машина повернула на шоссе, Мурза сказал:

— Я понимаю, вы придерживаетесь определенных жизненных правил.

Домантене задумалась.

— Может быть… — нерешительно протянула она.

— Интересно было бы узнать, каковы они.

— По правде сказать, я и сама не знаю.

— О нет, сударыня, вы знаете, вы чувствуете их! Обладая столь живым воображением, столь мечтательной натурой, вы, конечно, избрали самый высокий жизненный идеал.

— А каков он, по-вашему, этот высший жизненный идеал? — спросила Домантене наивно.

— Счастье! Одно только счастье превыше всего, — твердо и многозначительно, подчеркивая каждое слово, произнес Мурза.

— Да, с этим я согласна, — после долгого раздумья ответила она серьезно. — Но на пути к нему часто встают непреодолимые препятствия, обязанности, долг…

— Что может остановить человека на пути к счастью?

Она молчала.

— Семья?

— Предположим, что и семья, — несмело подтвердила она.

— Я считаю, сударыня, никто и ничто не смеет отнимать у человека право на счастье. Давно прошли те времена, когда люди были скованы разными запретами, заповедями и могли только мечтать о нем.

— Вы совершенно не понимаете положения женщины. Она всегда от кого-то зависит.

— Вы, сударыня, мыслите категориями прошлого века. А вам уже давно следовало бы решить для себя этот вопрос, выбрать одно из двух: или оковы женского рабства — кухню и колыбель, — или свободу, право самостоятельно добиваться счастья. Середины нет, и не обманывайте себя. Разве можете вы, такая прелестная, с таким живым воображением, светлым умом, замкнуться в семье, мечтать, грустить, увядать и наконец задохнуться? Нет, вы этого не сделаете, не захотите похоронить себя заживо!

Мурза был в восторге от собственного красноречия, хотя сам не верил тому, в чем пытался убедить собеседницу, а стремился лишь к достижению определенной цели…

Однако Зенону вовсе не тронули его страстные дифирамбы.

— Я ведь не сижу дома, — беззаботно перебила она его. — Заниматься в Женском клубе общественной работой мне куда интереснее, чем вести хозяйство.