Читаем Карибские дневники Аарона Томаса, 1798 - 1799 полностью

Как бы то ни было, в великий день он восстанет во плоти вновь, его снасти будут починены, а пробоины в досках заделаны, и с бортовым залпом он вновь пойдет бороться с врагами

Сентябрь 1798 (продолжение)

Пятница, 14 сентября 1798

Один из португальских моряков с нашего корабля забил сегодня свою свинью; она весила 104 фунта. Он продал каждую унцию свинины людям (не оставив себе ни кусочка на ужин), три куска за фунт. На свинье он заработал 16 долларов, пусть он и держал ее какое-то время на борту, но это ему ничего не стоило.

Весь день - хорошая погода: ясное небо, светит солнце. Корабль идет на юго-восток, прямиком к Сен-Китсу. В девять утра показался Санта-Крус, в пять дня – вершина острова Верджин Горда.

Суббота, 15 сентября

Утром к югу от Сабы.

Поднимался вместе с мистером Дайсом на борт датского корабля «Терпение Кристианы» из Пуэрто-Рико, который шел на Сент-Томас. Капитан-датчанин захотел 18 долларов за ящик кларета, в котором тридцать квартовых бутылок, и 10 фунтов стерлингов за пятидесятигалонный бочонок кларета, в который вмещается примерно шестнадцать дюжин бутылок. В десять утра вернулся назад, а датчанин поднял паруса. Весь груз этого капитана принадлежит французам, но он из нейтральной страны и идет в нейтральный порт, потому корабль нельзя задержать. На борту его корабля четверо французских пассажиров, одна из них – леди. Она попросила меня прислать ей сдобного хлеба. В час дня поднимался на борт датской шхуны, в два услышал заслуживающий доверия рассказ, как капитан Харви сидел в тюрьме.

Воскресенье, 16

В первой половине дня хорошая и ясная погода. В четыре пополудни сильный шквал с дождем.

Понедельник, 17 сентября

Без четверти четыре утра - сильный шквал. Корабль лег на правый бок так, что грот-руслени по правому борту оказались в воде. Почти все выбежали на палубу, чтобы выправить судно. В десять сорвало грота-штаг. Весь день бушевал шквал с дождем. Во всех портах - корабли

Джозефа Кармайкла отпустили на свободу; он был закован в цепи за то, что остался внизу во время бури, когда все были на палубе. Провел в цепях пять дней.

Записки к УУ

Записки к УУ

Я говорил тебе беречь журнал. Мои заметки к Хамби о победе Джарвиса[1] над испанцами[2]. Через три года войне конец. Он должен был стать офицером, но этого не случилось, потому что в ту минуту солгали, когда рассказывали о Моррисе, заплатившем «Живучим» за то, что подхватил оспу в Неаполе. Поскольку в Лиссабоне он отправился в больничные бараки, оставил «Бостон», получил «Живучего» и потерял его у Кадикса.

Сэр Дж. Хайш все еще с вами? Присвоили ли ему чин повыше мичмана?

А Филд? Его ноги, стали ли они так прямы, как пороховой рожок канонира, или они сейчас больше напоминают бараньи рога?

А как капитан Браун? Думаю, сейчас сейчас его брюхо огромно как парус, надувшийся от ветра. Что до его живота, могу посудить, что ткани на целый парус не хватит, чтобы его прикрыть.

А что Ллевеллин? Гордость этого жалкого существа все еще позволяет ему не стесняться в выражениях? По-прежнему ли он высокомерен и плюется прямо в лицо собеседнику, когда говорит? Распух ли его язык до размеров башмака Брауна? Наверное, да, ему всего лишь стоит лизнуть им раскаленную печь, когда раскаленное железо рядом со швабрами

Мои добрые пожелания господам Грэйвзу, Брауну, Филду и Ллевелину. Они были так кротки, скромны и братолюбивы, как куча ледовых глыб, что я никак не могу забыть этих увальней.

Натер волосы помадой, туда забрались муравьи, голова похожа на сливовый пудинг, кому-то придется вычесывать их. Моя каюта так мала, что сам я не могу; и никто другой не может спать в ней.

Если Vanneau вернется домой, то станет лишь кораблем сопровождения: между Портсмутом и Даунсом или между Англией и Корком.

Сегодня, 27 сентября 1798 года, я упал на свои книги и нашел латинский словарь, который дал мне мистер У. Грин. После того, что ты о нем сказал, весьма удивительно, что его заставили подать мне руку на барке у Б., когда я покидал корабль.

Как там маленький Джонсон?

Не стать мичманом из лейтенантов, хотел бы я, чтобы ты понимал навигацию.

Наш корабль выглядит очень странно – на каждой мачте по воздушному шару, привязанному к брам-стеньгам, которые люди наполнили из парусиновых мехов в ходовое время. Если наш корабль попадет в ураган, то с помощью этих наполненных горючим воздухом шаров мы сможем спасти всю команду, правя шлюпками по воздуху Каждый из матросов, кто не пукал в меха, отправится в Англию в клетке, подвешенной на утлегаре. Чтобы сохранить корабль, все подсвечники, на которых застыл жир, были сожжены, и жир на солнце стек на бока корабля, чтобы сохранить их.

Лейтенант лопается от злобы, лопается подобно бомбе, в последнее время нет добычи, хотя Соломон и казначей ежедневно возносят об этом молитвы.

О змее, заползшей в полый ствол на Старой дороге и выпавшей в питьевой бочонок и т.п.

Моя работа сейчас трудна, не лучше той, которой подвергается мичманский чайник со страницы 324 неаполитанского журнала и зеленой книжечки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное