Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

Этот отрывок гораздо больше говорит о взглядах Маркса на форму будущего коммунистического общества после революции, чем о планах коммунаров, большинство из которых, вероятно, не согласились бы с проектами Маркса [118]. Затем Маркс упомянул о некоторых заблуждениях, связанных с Коммуной: она не была возвратом к Средневековью, не была направлена на разрушение нации и не была такой самодостаточной экономической единицей, за которую выступали прудонисты. Маркс писал о «множестве трактовок, которым подвергалось дело Коммуны, и о множестве интересов, которые истолковывали ее в свою пользу», но утверждал, что Коммуна тем не менее была «наконец-таки обретенной политической формой, в которой можно осуществить экономическую эмансипацию труда» [119]. Он подробно остановился на характере этого «экономического освобождения», согласившись с обвинением в том, что Коммуна намеревалась упразднить классовую собственность и экспроприировать экспроприаторов путем создания объединенных кооперативных обществ, которые «регулировали бы национальное производство по общему плану». В то же время он заявил:

«Рабочий класс не ждал чудес от Коммуны. Он не думает осуществлять par décret du peuple[148] готовые и законченные утопии. Он знает, что для того, чтобы добиться своего освобождения и вместе с тем достигнуть той высшей формы, к которой неудержимо стремится современное общество в силу собственного экономического развития, ему придется выдержать продолжительную борьбу, пережить целый ряд исторических процессов, которые совершенно изменят и обстоятельства, и людей. Рабочему классу предстоит не осуществлять какие-либо идеалы, а лишь дать простор элементам нового общества, которые уже развились в недрах старого разрушающегося буржуазного общества. Вполне сознавая свое историческое призвание и полный героической решимости следовать ему, рабочий класс может ответить презрительной улыбкой на пошлую ругань газетчиков-лакеев и на ученые назидания благонамеренных буржуа-доктринеров, которые тоном непогрешимого оракула изрекают невежественные пошлости и преподносят свои сектантские фантазии»[149] [120].

Маркс далее провозглашал, что меры Коммуны также принесли пользу низшим слоям среднего класса (что было правдой) и крестьянству (хотя это было менее очевидно) – «всем здоровым элементам французского общества», – в то же время они были категорически интернациональными. Он признавал, что конкретные меры Коммуны «могли лишь обозначать закономерность» и что ее величайшей социальной мерой было ее существование. Доказательством тому служили перемены, охватившие Париж: «Париж больше не был местом встреч английских помещиков, ирландских абсентеистов, американских бывших рабовладельцев и нищих, русских бывших крепостных и валашских бояр. Больше никаких трупов в моргах, никаких ночных краж, почти никаких грабежей; фактически впервые с февральских дней 1848 года улицы Парижа были безопасны, и это без всякой полиции» [121]. Это было совсем не похоже на «Париж франков-флеров, Париж бульваров, богатый, капиталистический, позолоченный, праздный Париж, который теперь толпился со своими лакеями, своими черноногими, своей литературной богемой и своими кокотками в Версале, Сен-Дени, Рюэле и Сен-Жермене, считая Гражданскую войну лишь приятным развлечением, наблюдая за ходом сражения через подзорную трубу, считая пушечные выстрелы и клянясь собственной честью и честью своих проституток, что представление было гораздо лучше, чем в Порт-Сен-Мартене. Люди, которые падали, были действительно мертвы; крики раненых были криками на полном серьезе; кроме того, все это было насыщено историей» [122].