Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

Во Франции социализм медленно возрождался после сокрушительного опыта Коммуны. К 1877 году начали вновь собираться рабочие конгрессы, и будущие лидеры Гед и Малон, оба в прошлом с анархистскими наклонностями, приблизились к марксизму, который провозглашали в своей газете L’Egalité. В октябре 1879 года была создана Федерация партии рабочих-социалистов, а амнистия 1880 года укрепила социалистов, позволив вернуться изгнанникам, среди которых были два зятя Маркса. В мае 1880 года Гед приехал в Лондон, чтобы обсудить предвыборную программу с Марксом, Энгельсом и Лафаргом. Маркс в целом был доволен программой – к которой написал преамбулу, – поскольку она воплощала «требования, которые действительно возникли спонтанно из самого рабочего движения» [108], но протестовал против требования о законодательно установленной минимальной заработной плате (на включении которого настаивал Гед). «Если французский пролетариат все еще так ребячлив, что нуждается в подобной приманке, то не стоит и создавать какую бы то ни было программу» [109]. Он также составил расширенный опросник для распространения среди французских рабочих, тем самым воскресив идею, выдвинутую на Женевском конгрессе Интернационала в 1866 году. Опросник был опубликован в журнале Малона Revue Socialiste[169] в апреле 1880 года и разошелся тиражом 25 000 экземпляров [110]. В предисловии настойчиво утверждалось, что «лишь рабочие могут с глубоким знанием дела описать те беды, от которых страдают, только они – а не некие провидцы-спасители – могут находить средства против тягот, которые ими претерпеваются» [111].

Маркс рассматривал это предприятие прежде всего как просветительское, в смысле привития классового сознания, хотя нет никаких свидетельств того, что оно достигло какого-либо результата. Он сомневался в том, что новая партия сможет долго оставаться единой, и на этот раз его предвидение вполне оправдалось: на съезде в Сент-Этьене в сентябре 1882 года партия раскололась на два крыла, реформистское и революционное. Последнее возглавил Гед, который оказался под ударом на том основании, что получал указания от «пруссака» Маркса в Лондоне [112]. В действительности отношения между Марксом и Гедом были весьма непрочными, а мнение Маркса о некоторых из его будущих учеников во Франции настолько низким, что он заявил Лафаргу: «Я ни в коем случае не марксист» [113]. Оба его зятя фактически разочаровали его отсутствием политического чутья. Он с презрением отверг «Лонге как последнего прудониста, а Лафарга как последнего бакунинца! Дьявол их побери!» [114].

Британия по-прежнему слабее других стран воспринимала идеи Маркса. Соединенные Штаты откликнулись явственнее. Он внимательно следил за «хроническим кризисом» в Америке в 1873–1878 годах и особенно интересовался экономическим прогрессом новейших штатов, таких как Калифорния. Он считал, что там велика вероятность «создания серьезной рабочей партии» [115], и полагал, что правительственная политика землеотвода позволит объединить афроамериканцев и фермеров с рабочим классом. Даже перенос резиденции Интернационала в Нью-Йорк может оказаться своевременным [116]. Однако британский рабочий класс (по мнению Маркса) опустился так низко, что был не более чем «хвостом великой либеральной партии, то есть их поработителей, капиталистов» [117]. И Энгельс, несмотря на свой временный энтузиазм в отношении радикалов рабочего класса, таких как Джозеф Коуэн, должен был предупредить Бернштейна, что «в настоящее время здесь нет настоящего рабочего движения в континентальном смысле» [118]. Тем не менее Маркс упорно продолжал считать, что в Великобритании возможен мирный переход к социализму. «Моя партия [писал он в 1880 году] считает английскую революцию не необходимой, но – в соответствии с историческими прецедентами – возможной. Если неизбежная эволюция превратится в революцию, то в этом будет виноват не только правящий, но и рабочий класс. Каждая мирная уступка первых была вырвана у них “давлением извне”. Их действия шли в ногу с этим давлением, и если последнее все более и более ослабевало, то только потому, что английский рабочий класс не знал, как распорядиться своей властью и использовать свободы, которыми обладает на законных основаниях» [119].