Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

Однако Маркс был ободрен появлением в декабре 1881 года посвященной ему брошюры в серии «Вожди современной мысли», написанной Эрнестом Белфортом Баксом, журналистом, другом Гайндмана. В биографии Маркса и в изложении его экономических идей обнаружилось много ошибок, но тем не менее то была «первая английская публикация, проникнутая настоящим энтузиазмом по отношению к новым идеям и смело представляющая их британским обывателям» [128]. И Маркс был доволен рекламой, появившейся на плакатах лондонского Вест-Энда, и той радостью, которую она принесла Женни за два дня до ее смерти. Однако, как это ни парадоксально, Маркс оставался малоизвестным в стране, где жил и работал бóльшую часть жизни. Его некролог в газете The Times содержал самые нелепые ошибки, а когда в 1894 году английское издание «Капитала» все-таки вышло, его общие продажи в Великобритании и США в течение первых нескольких лет были крайне скудными. Неудивительно, что последними записанными словами Маркса о Британии были: «К дьяволу британцев» [129].

С отъездом семьи Лонге в феврале 1881 года начались два последних одиноких года жизни Маркса. Разлука оказалась крайне болезненной: для Маркса его внуки были «неиссякаемым источником жизни и радости» [130], и в течение нескольких недель после их отъезда он писал Женни: «Я часто бегу к окну, когда слышу голоса детей <…> не подозревая на мгновение, что они находятся по другую сторону Ла-Манша» [131]. У него оставалось все меньше времени на общение с окружающими, и он ощущал, как «ужасно быть настолько старым, что можно только предвидеть, но не видеть», особенно когда новорожденным «предстоит увидеть самый революционный период, с которым когда-либо сталкивались люди» [132]. Здоровье Женни продолжало ухудшаться, хотя Маркс вызывал лучших врачей в Лондоне. У нее еще оставались силы, чтобы иногда ходить в театр, но она подолгу лежала в постели, отчаянно цепляясь за жизнь, которая, как она уже понимала, угасала. В июле Маркс отвез ее на три недели в Истборн, где она передвигалась в инвалидном кресле. В следующем месяце они решили отправиться в Аржантёй, западный пригород Парижа, чтобы долго погостить у Женни, которая сама страдала от астмы. Однако через три недели до Маркса дошли новости о том, что Элеонора страдает от серьезной нервной депрессии, и он немедленно вернулся в Лондон, а через несколько дней за ним последовали Женни и Ленхен.

VI. Последние годы

За полгода до смерти Женни Маркс в декабре 1881 года стало ясно, что вскоре она умрет. В октябре Маркс сам в течение двух месяцев лежал в постели с бронхитом. Энгельс боялся, что он умрет, и Элеонора много ночей просидела у его постели. Женни находилась в соседней комнате, но в течение трех недель Маркс не мог ее навещать. Элеонора писала позже: «Это было ужасное время. Наша дорогая мама лежала в большой передней комнате. Мавр – в маленькой комнате позади. И они двое, так привыкшие друг к другу, такие близкие друг другу, не могли даже находиться вместе в одной комнате. Нашей старой доброй Ленхен и мне пришлось ухаживать за ними обоими. Никогда не забуду то утро, когда он почувствовал в себе силы, чтобы войти в комнату матери. Вместе они снова были молодыми: она – юной девушкой, он – любящим юношей, оба на пороге жизни, а не старик, опустошенный болезнью, и старая умирающая женщина, расстающиеся друг с другом навсегда» [133]. Невыносимые боли, характерные для рака, появились только в последние дни и купировались морфием. Когда она умерла 2 декабря, это было «мягкое погружение в сон, ее глаза стали полнее, красивее, светлее, чем когда-либо» [134]. Последним словом, которое она сказала мужу, было: «Хорошо». Врач запретил Марксу присутствовать на похоронах, но он утешил себя тем, что за день до смерти Женни заметила по поводу похоронных церемоний: «Мы не такие уж светские люди» [135]. Маркс так и не оправился после смерти Женни. Увидев его сразу после этого, Энгельс заметил Элеоноре: «Мавр тоже умер». Маркс мог отвлекаться только на собственное здоровье, поскольку «единственным действенным противоядием от горестей духа является боль телесная» [136]. Мейсснер писал, что необходимо третье издание первого тома «Капитала», но у Маркса уже не хватало духу над ним работать.