Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

По возвращении из Швейцарии Маркс почувствовал, что больше не может обременять Женни, и вернулся в Лондон – но в конце октября снова уехал в Вентнор, уже в одиночестве. Он чувствовал себя немного лучше и накануне отъезда до часу ночи сидел и пил ром с Энгельсом. На острове Уайт он подолгу бродил по холмам. Из-за усиливающегося чувства одиночества он умолял Лауру переехать к нему жить. Лишь изредка в нем вновь вспыхивала искра прежнего пылкого Маркса: например, когда ему неожиданно сообщили об успехе его теорий в России, он взволнованно заметил: «Я наношу ущерб державе, которая, наряду с Англией, является истинным оплотом старого общества» [144]. Тем временем в Аржантёе состояние Женни ухудшалось. Уже в апреле она постоянно страдала от сильных болей, вызванных, по-видимому, раком мочевого пузыря. У нее было четверо маленьких детей, о которых нужно заботиться, и муж, который только кричал на нее и ничем не помогал. Свекровь винила ее в долгах семейства Лонге и постоянно уговаривала выйти на работу. Когда в начале января Лафарги приехали к ней, они нашли ее «погруженной в оцепенение, нарушаемое кошмарами и фантасмагорическими снами». Вскоре у нее начался бред, и 11 января 1883 года она умерла в возрасте 38 лет. Элеоноре предстояло сообщить об этом отцу. «Я пережила много печальных часов, – писала она, – но это мгновение было ужаснее всех. Я чувствовала, что выношу отцу смертный приговор. Всю долгую дорогу я ломала голову, как сообщить ему эту новость. Но в этом не было нужды, меня выдало лицо. Мавр сразу сказал: “Наша Женнихен умерла”» [145]. Непоправимо разбитый смертью своего «первенца, дочери, которую он любил больше всего» [146], Маркс вернулся в Лондон, ожидая и собственной кончины.

По возвращении из-за хрипоты, вызванной ларингитом, Маркс не мог много говорить. Ленхен готовила ему самые вкусные блюда, пытаясь вернуть аппетит, он же постоянно принимал горчичные ванны, чтобы согреть озябшие ноги. Он пил по пинте молока в день и выпивал бутылку бренди в четыре дня. Чтение чередовалось с каталогами издателей, когда он чувствовал себя подавленным, и французскими романами, когда пробуждался его интеллектуальный интерес. Язва в легком осложнила бронхит. К концу февраля он был прикован к своей комнате, а северо-восточный ветер постоянно приносил мороз и снег. 10 марта Энгельс сообщил Лауре, что, по мнению врача, состояние здоровья Маркса немного улучшается и что все будет хорошо, если он сможет пережить следующие два месяца. Утром 13 марта он выпил вина, пил молоко и ел суп. Но когда рано утром Энгельс пришел со своим ежедневным визитом, то стал свидетелем того, чего уже давно боялся: «Все были в слезах, казалось, что наступил конец. Я расспрашивал, пытался оценить ситуацию и утешить. Произошло небольшое кровоизлияние, и наступило внезапное ухудшение. Наша добрая старушка Ленхен, которая заботилась о нем так, как ни одна мать не заботится о своем ребенке, поднялась к нему и снова спустилась. Он был в полусне. Не могу ли я пойти с ней? Когда мы вошли, он сидел и будто бы дремал, но так больше и не проснулся. Через 2 минуты он тихо и безболезненно скончался» [147].

Словно выражая в последний раз презрение к буржуазному обществу и идеям национализма, Маркс умер без завещания и без гражданства. Его бумаги были подробно пересмотрены дочерьми и Энгельсом, а затем отданы немецким социал-демократам и московским коммунистам. Маркс был похоронен на Хайгейтском кладбище 17 марта 1883 года. Его неухоженная могила оставалась в дальнем углу кладбища до 1956 года, когда над ней установили большую мраморную глыбу, над которой и сейчас высится литая голова.

9. Эпилог

В заключение приведем воспоминания семи человек, лично знавших Маркса. Рассказы эти интересны как своими разночтениями, так и своеобразием взгляда. За ними следует краткое описание Марксом самого себя в викторианской салонной игре «Признания».

Рассказ русского дворянина

Маркс относился к тому типу людей, которые буквально состоят из энергии, воли и непоколебимой уверенности. И внешностью обладал примечательной. У него были всклокоченные черные волосы и волосатые руки, а пальто было всегда застегнуто неправильно; но он выглядел как человек, имеющий право и власть требовать уважения, как бы он ни предстал перед вами и что бы ни делал. Его движения были неуклюжими, но уверенными и спокойными, его манеры нарушали привычные условности человеческих отношений, но вел он себя с достоинством и некоторым презрением; его резкий металлический голос удивительно подходил к тем острым суждениям, которые он выносил о людях и вещах. Он всегда говорил повелительными фразами, не терпящими возражений, которые становились еще более резкими из-за почти болезненного впечатления от тона, пронизывавшего все его слова. Этот тон выражал твердую убежденность в том, что его миссия – властвовать над умами людей и предписывать им свои законы. Передо мной стояло воплощение демократического диктатора, какое только можно вообразить.