Основная критика Маркса в адрес Гегеля была такой же, как и в предыдущих разделах: атрибуты человечества в целом были перенесены на конкретного человека или класс, которые таким образом представляли собой иллюзорную универсальность современной политической жизни. Наконец, Маркс обратился к гегелевским мыслям о законодательной власти, и в частности о прусских сословиях, которые, по мнению Гегеля, представляли собой синтез государства и гражданского общества. Маркс возражал, что подобный взгляд фактически предполагает разделение государства и гражданского общества, рассматривая их как сущности, которые необходимо примирить, и в этом кроется вся проблема, поскольку «отделение политического государства от гражданского общества неизбежно приводит к отделению политического человека – гражданина – от гражданского общества, от его реальной эмпирической действительности» [25]. Чтобы получить исторический ракурс для критики Гегеля, летом 1843 года Маркс не только погрузился в политические теории Макиавелли, Монтескье и Руссо, но и сделал обширные заметки по новейшей французской, английской, американской и даже шведской истории, а также написал хронологическую таблицу периода 600—1589 годов, которая заняла 80 страниц. В результате Маркс пришел к выводу, что Французская революция полностью уничтожила политическое значение сословий, которым те обладали в Средние века: гегелевская идея о том, что они являются адекватными представителями гражданского общества, архаична и свидетельствует об отсталости Германии. Концептуальные рамки Гегеля основывались на идеях Французской революции, но решения оставались средневековыми; это свидетельствовало о том, насколько отсталой была политическая ситуация в Германии по сравнению с немецкой философией[42]
. Действительно, единственным сословием в средневековом смысле этого слова, которое еще оставалось, была сама бюрократия. Огромный рост социальной мобильности привел к тому, что старые сословия перестали существовать в том виде, в котором они изначально различались по потребностям и работе. «Единственное общее различие, поверхностное и формальное, – это различие между деревней и городом. Но в самом обществе различия развивались в сферах, которые находились в постоянном движении и принципом которых был произвол. Деньги и образование – таковы главные отличительные признаки» [26]. На этом Маркс прервался, отметив, что уместно будет обсудить это в последующих разделах (так и не написанных), посвященных гегелевской концепции гражданского общества. Тем не менее в замечании, предвосхитившем будущее значение пролетариата в его мысли, он указал, что наиболее характерной чертой современного гражданского общества является то, что «класс без собственности, класс, который непосредственно нуждается в работе, класс физического труда, составляет не столько класс гражданского общества, сколько основу, на которой покоятся и движутся составные части общества» [27]. Маркс резюмировал свое возражение Гегелю следующим образом: «Едва только гражданские сословия как таковые становятся политическими сословиями, тогда отпадает необходимость в посредничестве, а как только посредничество становится необходимым, они перестают быть политическими <…> Гегель хочет сохранить средневековую систему сословий, но в современных условиях законодательной власти; и он хочет законодательной власти, но в рамках средневековой системы сословий! В этом есть худший вид синкретизма[43]» [28].Поскольку вся проблема возникла, по мнению Гегеля, из-за отделения государства от гражданского общества, Маркс видел две возможности: если государство и гражданское общество по-прежнему разделены, то все как индивиды не могут участвовать в законодательной власти иначе как через депутатов, «выражение разделения и просто дуалистического единства» [29]. В случае если гражданское общество становится политическим обществом, то значение законодательной власти как представительной исчезает, поскольку она зависит от теологического типа отделения государства от гражданского общества. Следовательно, народ должен стремиться не к законодательной, а к правительственной власти. Маркс завершил свои рассуждения фрагментом, который ясно показывает, как летом 1843 года он представлял себе будущее политическое развитие: