Письмо Маркса к Руге, написанное в сентябре 1843 года и позднее опубликованное в Deutsch-Französische Jahrbücher, дает хорошее представление об интеллектуальной и политической позиции Маркса непосредственно перед отъездом из Германии и о том, какое значение он придавал тому, что называл «реформой сознания». Ситуация может быть не очень ясной, писал он, но «в этом как раз и состоит преимущество новой линии: мы не догматически предвосхищаем события, а стремимся открыть новый мир путем критики старого»[47]
[32]. Ясно было, что любой догматизм неприемлем, и в том числе различные коммунистические системы: «Коммунизм, в частности, является догматической абстракцией, хотя под ним я подразумеваю не любой мыслимый и возможный коммунизм, а реально существующий коммунизм, которому учили Кабе, Дезами[48] и т. д. Этот коммунизм сам по себе – лишь своеобразное представление гуманистического принципа, зараженного своей противоположностью – частным индивидуализмом. Поэтому отмена частной собственности отнюдь не тождественна коммунизму; и не случайно, что в оппозиции к коммунизму неизбежно возникают другие социалистические доктрины, такие как Фурье, Прудон и т. д., поскольку сам он является лишь частным, односторонним воплощением социалистического принципа. Более того, весь социалистический принцип – это лишь одна из граней истинной реальности человеческой сущности» [33].В Германии реализация этой человеческой сущности зависела, прежде всего, от критики религии и политики, поскольку именно они находились в центре внимания; готовые системы были бесполезны; критика должна была взять за отправную точку современные взгляды. В терминах, напоминающих гегелевский рассказ о прогрессе Разума в истории, Маркс утверждал: «Разум существовал всегда, но не всегда в рациональной форме» [34]. В любой форме практического или теоретического сознания рациональные цели уже были заложены и ждали критика, который бы их раскрыл. Поэтому Маркс не видел возражений против того, чтобы отталкиваться от реальной политической борьбы и объяснять причины ее возникновения. Смысл заключался в том, чтобы демистифицировать религиозные и политические проблемы, внушая осознание их исключительно человеческих аспектов. Он заканчивал свое письмо:
«Поэтому наш лозунг должен быть таким: реформа сознания не через догмы, а через анализ мистического сознания, которое неясно для самого себя, проявляется ли оно в религиозной или политической форме. Тогда станет ясно, что мир давно мечтает о чем-то, для реального обладания чем ему необходимо лишь полностью развитое сознание. Очевидно, что проблема заключается не в том, чтобы заполнить некую великую пустоту между идеями прошлого и идеями будущего, а в том, чтобы завершить идеи прошлого. Наконец, становится ясно, что человечество не начинает новую работу, а сознательно доводит до конца свою старую.
Таким образом, цель нашего журнала можно выразить одним словом: самосознание (в смысле критической философии) нашим веком его борьбы и желаний. Это задача для всего мира и для нас. Она может быть решена только объединенными силами. На кону – признание, не более того. Чтобы получить прощение своих грехов, человечеству нужно лишь признать их такими, какие они есть» [35].
Это представление о спасении через «реформу сознания» было, разумеется, крайне идеалистичным, но типичным для немецкой философии того времени. Маркс и сам прекрасно осознавал интеллектуальный беспорядок в среде радикалов и писал Руге вскоре после завершения своей критики Гегеля: «Хотя “откуда” не вызывает сомнений, но еще большее смятение царит в отношении “куда”. Дело не только в том, что реформаторов охватила всеобщая анархия. Каждый должен будет признаться себе, что у него нет точного представления о том, что должно произойти» [36]. Именно интеллектуальный климат Парижа в конце концов вынудил Маркса совершить переход из области чистой теории в мир непосредственной, практической политики.
II. Deutsch-Französische Jahrbücher