Читаем Карл Маркс. История жизни полностью

Особенный интерес представляет третья глава, посвященная выяснению исторической сущности Парижской коммуны. В ней Маркс очень тонко проводит различие между Парижской коммуной и прежними историческими организациями, внешним образом похожими на нее, — начиная от средневековых коммун и до прусского городского устава. «Только Бисмарку могло прийти в голову приписать Парижской коммуне тяготение к карикатуре на французский городской устав 1791 г., на прусский городской устав, который низвел органы городского управления до роли простых колес прусского государственного механизма. Бисмарк вообще, когда он не занят интригами на „крови и железа“, охотно возвращается к своему ремеслу сотрудника юмористического журнала: оно так подходит к его духовному калибру». При многообразии тех толкований, которым подвергалась Коммуна, и при разнообразии тех интересов, которые в ней выявились, адрес устанавливал тот факт, что она была насквозь растяжимой политической формой, в то время как все прежние формы правительства, по своему существу, имели характер насилия. «Подлинная тайна ее заключалась в следующем: Коммуна была, в сущности, правительством рабочего класса, результатом борьбы созидающего класса против класса присваивателей; она являлась найденной наконец политической формой, при которой могло осуществиться экономическое освобождение труда».

Маркс не мог подтвердить это разбором правительственной программы Коммуны, так как Коммуна еще не установила и не могла установить таковую: от первого и до последнего дня своего существования она вела борьбу на жизнь и на смерть. Маркс делал свой вывод на основании практической политики Коммуны, и сущность этой политики он видел в удушении государства, которое в своей продажно-развращеннейшей форме Второй империи представляло «паразитный нарост на общественном теле, высасывавший его силы и мешавший его свободному развитию». Первый декрет Коммуны предписывал упразднение постоянной армии и замену ее вооруженным народом. Коммуна лишила полицию, бывшую до того орудием государственного управления, всех ее политических функций и превратила ее в свое ответственное орудие. После того как были устранены постоянная армия и полиция, эти орудия материального могущества старого правительства, Коммуна сломала и орудие духовного угнетения, власть попов; она постановила о роспуске всех церквей и об отчуждении принадлежавших им имуществ, поскольку таковые у них имелись. Она открыла для народа бесплатный доступ во все учебные заведения и освободила учебное дело от всякого вмешательства как со стороны государства, так и со стороны церкви. Она вырвала с корнем государственную бюрократию, постановив о выборности всех должностных лиц, в том числе и судей, которых объявила сменяемыми во всякое время, и ограничила оплату служебного труда высшим пределом в 6000 франков.

Как ни разумны были в отдельности эти постановления, они все же находились в некотором противоречии с теми взглядами, которые Маркс и Энгельс отстаивали в течение четверти века и возвестили уже в Коммунистическом манифесте. Согласно этим взглядам, в конечном итоге грядущей пролетарской революции должно было, конечно, произойти упразднение политической организации, именуемой государством; но это должно бы происходить постепенно. Главной целью этой организации было всегда экономическое угнетение трудящегося большинства присвоившим себе исключительное обладание всеми благами и опирающимся на силу оружия меньшинством. С исчезновением этого исключительно владеющего благами меньшинства должна исчезнуть также и необходимость в вооруженной силе для угнетения, или, иначе говоря, в государственной власти. Но Маркс и Энгельс подчеркивали вместе с тем, что для достижения этой и других, гораздо более важных целей будущей социальной революции рабочий класс должен сначала овладеть организованной политической властью государства, с ее помощью сломить сопротивление класса капиталистов и организовать общественную жизнь по-новому. С этими воззрениями Коммунистического манифеста не согласовались, однако, те похвалы, которые расточал адрес генерального совета по отношению к Парижской коммуне, так как она начала с решительного искоренения всеми способами паразитного государства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное