Не станем все же ударяться в иную крайность и признаем, что болезнь Маркса была достаточно серьезной. На том, что заболевание было вызвано самолечением Маркса (чем и затягивались последующие вспышки), останавливаться не будем: известно, что кожные (не инфекционные) заболевания, будучи раз вызванными каким-то внешним стимулом, имеют тенденцию переходить в хроническую форму и возвращаться при малейших неблагополучиях в организме.
Маркс, который страдал болезнью печени, жил в совершенно беспорядочном режиме отдыха и сна, насколько мы можем судить, не любил ограничивать себя в еде и выборе пищевого рациона, а также был привержен к пиву и крепкому вину (возможно, и тут не всегда зная меру), являлся, по-видимому, идеальным объектом для хронических болезней, связанных с системой кровообращения и кроветворными органами.
Несмотря на иронию нашу (вызванную неполным доверием ко всякому сообщению Маркса о болезнях, затягивающих работу, а также его манерой скрупулезно описывать все симптомы), признаем, что всякое недомогание – типа гриппа или ревматических болей – на самом деле мешает углубленной умственной работе. Подобные происшествия достойны всяческого сочувствия.
Кто из нас не испытал за свою жизнь переутомлений, простуд, отравлений, геморроя, различных невралгических болей в руках, ногах или пояснице, а также и более тяжелых заболеваний, так или иначе залеченных, коль скоро мы еще живы и держим в руках настоящую книгу?
Российский человек лучше, чем в чем-нибудь ином, может посочувствовать Марксу в этом вопросе. Как и в недоверии его к врачам, которые нас лечат, и в соблазне лечиться непременно у тех врачей, которые находятся где-то далеко.
Все это нам хорошо знакомо. Кто-кто, а рядовой российский человек твердо знает, что все подобные болячки (и эквивалентные им) не основание для получения инвалидности. Выводя нас из строя на дни, недели, даже месяцы, они (слава Богу!) не лишают нас трудоспособности на многие годы. Тем более когда (если) труд совершается в кресле собственного кабинета между столовой и спальней[219].
Собственно говоря, самая история Карла Маркса все это подтверждает. К чести его будь замечено (несмотря на курьезные преувеличения им своих недугов), что именно в рассмотренный нами период 1864–1867 гг., когда его мучила самая тяжелая болезнь его жизни, Маркс создал огромную рукопись – материал нынешних трех томов «Капитала». Притом в период второго тяжелого обострения фурункулеза (январь’66 – март’67) и других, связанных с этим, явлений сумел подготовить к печати I том «Капитала» почти целиком в том виде, как он ныне известен публике.
А не обернуть ли интерпретацию рассматриваемых фактов противоположным образом, поменяв направление причинно-следственной цепи? Не предположить ли нам, что самая необходимость писать «Капитал» вызывала в организме Маркса какие-то процессы, обусловливающие появление болезненных явлений? Энгельс ведь так и писал, что, мол, эта злосчастная книга пригибала тебя к земле…
Нетрудно заметить определенную закономерность: в периоды его повышенной политической и организационной активности количество жалоб Маркса на свое нездоровье резко падает, в то время как в периоды организационно-делового затишья, когда можно (нужно!) было заниматься теорией и писать «Капитал», количество болезненных явлений и жалоб Маркса всегда резко возрастало. И если наш материал нельзя признать достаточным, чтобы констатировать непосредственно-причинную зависимость между двумя указанными процессами, то некая корреляционная связь, несомненно, здесь присутствует. Рассмотрение подготовительных рукописей Маркса, возможно, добавит к этому вопросу некоторые новые соображения.
Чтобы не удлинять и без того затянувшийся рассказ наш о болезнях Карла Маркса, попросим читателя поверить нам на слово (все это, в общих чертах, поддается эпистолярной проверке), что после выхода «Капитала», за исключением самых последних одного-двух лет его жизни, Маркс больше не знал столь тяжелых и затяжных недугов.
В отношении «карбункулов» еще встречаются жалобы: январь’68 – «как бы булавочные покалывания по всему телу» (32/12); апрель’68 – сильный нарыв на руке, «лежал пластом» (32/52); декабрь’68 – «маленькие прыщи, которые все время появляются, но затем снова исчезают» и надежда на избежание серьезного обострения (32/182) и т. п. Но былые катастрофы, как видно, больше не повторялись. Печень беспокоила, конечно, всю жизнь. Почти всю жизнь. Регулярное курортное лечение привело к тому, что и печень Маркса почти излечилась. Об этом сообщает Энгельс в статье на смерть Маркса: