Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Ей-ей, так и написано. И про всю новейшую литературу трех стран, и про «любой консилиум врачей или химиков», у которого Энгельс (который находился, между прочим, в деревушке у моря) должен был проверить медицинские биохимические выводы Маркса.

А что!

Справедливости ради нужно заметить, что все это происходило еще в 1857 г., когда ничто еще не предвещало эпопею карбункулов Маркса.

Можно представить теперь, почему Маркс норовил лечить себя сам и какие обоснования в пользу своих методов самолечения приводил он своей жене («Карл, может послать за Алленом? – Да что он понимает, ваш Аллен? Я лучше него знаю, что нужно делать…» и т. д.).

Возвращаемся в 1867 г., 2 апреля. Последние остатки карбункулов отцветают. Книга готова!

Итак, дело сделано. С этого времени мотив карбункулов надолго исчезает из переписки. Не было их, пока Маркс путешествовал по Германии. Не было ничего похожего, когда считывал корректурные листы «Капитала». Не было этой дряни, когда затевалась и развивалась рекламная кампания «Капитала». Карл Маркс стал другим человеком. В том числе и в смысле своих болезней.

Таким образом Марксовы карбункулы оказались тесно вплетенными в историю борьбы за освобождение пролетариата.

Во всяком случае, я надеюсь, что буржуазия, пока она существует, будет помнить о моих карбункулах (31/259), —

восклицает Маркс, держа в руках последние корректурные листы «Капитала».

О проклятая буржуазия, благополучно выживающая вопреки гениальным предвидениям, помнишь ли ты о карбункулах Карла Маркса? Нет? Так знай же, что из этих отвратительных прыщей вырос «Капитал»!

Надлежащий химический анализ этой книги – и вдруг проявится, что иная ее страница хранит след карбункула, а иное из сокровищ мысли есть превращенный карбункул, пресуществленное в слова и фразы гнойное выделение порченой крови Карла Маркса.

* * *

От шуток вернемся к делу (какие там шутки!). Первый том «Капитала» уже вышел, но не закончена еще первая книга нашего исследования. Что мы имеем?

Итак, в истории болезни Карла Маркса наблюдается двукратная вспышка острого фурункулеза, переходящего в карбункулез (ноябрь 1863 г., с рецидивами до конца весны 1864-го; январь – февраль 1866-го, с рецидивами до лета того же года).

Сколько раз при этом возникала непосредственная угроза его жизни, неизвестно, и уж по его-то собственным оценкам можно об этом судить только в последнюю очередь. Например, в письме к Зигфриду Мейеру от 30 апреля 1867 г. Маркс освещает сей вопрос опять не совсем так, как освещен он был в письмах к Энгельсу:

Итак, почему же я Вам не отвечал? Потому что я все время находился на краю могилы…

(Имеется в виду – со времени его последнего письма тому же адресату от 24 января 1866 г., то есть в течение 15 месяцев.)

Я должен был поэтому использовать каждый момент, когда я бывал работоспособен, чтобы закончить свое сочинение, которому я принес в жертву здоровье, счастье жизни и семью. Надеюсь, что этого объяснения достаточно. Я смеюсь над так называемыми «практичными» людьми и их премудростью. Если хочешь быть скотом, можно, конечно, повернуться спиной к мукам человечества…

(Те-те-те-те-те…)

…И заботиться о своей собственной шкуре. Но я считал бы себя поистине непрактичным, если бы подох, не закончив полностью своей книги, хотя бы только в рукописи (31/454).

Как видим, за неполных полтора года, что Маркс не писал Мейеру, единичный случай («дело шло о жизни») превратился в сплошное балансирование «на краю могилы», от падения в которую героя удерживала только мысль о муках человечества.

А в предисловии к «Капиталу» под пером мастера превращений все это, в свою очередь, превратилось в «многолетнююболезнь, снова и снова прерывавшую работу…» после 1859 г., когда вышла незавершенная «К критике политической экономии».

Новый Прометей ковал… легенду о своем подвиге: титан, преодолевающий свои муки ради избавления человечества от мук.