Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Молодые люди, собиравшиеся вокруг нее в читальном зале Британского музея, были частью нового политического актива Англии и сильно отличались от своих предшественников-социалистов, поскольку умели сочетать интерес к социальным аспектам с интересом к искусству, литературе и музыке (одним из ее друзей был молодой ирландец Джордж Бернард Шоу, читавший «Капитал» на французском языке и уже почти ставший «новообращенным» марксистом) {41}. Лучшего сочетания для Тусси и быть не могло: ей не приходилось выбирать между театром и политикой — она занималась и тем, и другим.

В марте она организовала представление на Сент-Панкрасс, посвященное годовщине Коммуны. Зал на две трети был заполнен известными радикалами, среди них — ее отец, Энгельс, Лев Гартман и Август Бебель. Тусси прочитала со сцены «Крысолова из Гаммельна». Эде Бернштейн вспоминал, что ее голос был необычайно музыкален, а манеры отличались живостью и естественностью:

«Поскольку мой английский был все еще очень слаб, я не всегда мог понять все слова. Я лишь отметил, что чтение Элеонор было полно жизни, голос ее отличался богатством модуляций, и она заработала бурные аплодисменты» {42}.

В июле, когда родители Тусси проверяли свое здоровье в Истбурне перед поездкой в Аржантей, Энгельс вновь присутствовал на очередном представлении, на этот раз — двух одноактных пьес театра «Клуб Дилетантов». Он сообщил Марксу, что Тусси продемонстрировала «прекрасное самообладание и смотрелась на сцене очаровательно». По его мнению, играла она прекрасно {43}, хотя понятно, что Маркс и Энгельс рассматривали это увлечение Тусси как хобби. Однако Тусси думала иначе. За месяц до этого она призналась Женнихен, что подумывает о профессиональной сценической карьере, и обратилась к той же учительнице, что и сама Женнихен несколько лет назад.

Тусси знала, что Маркс будет против, отчасти — из финансовых соображений (он и так залез в долги из-за болезни Женни и отъезда Женнихен), однако сказала сестре, что отец уделял ее образованию гораздо меньше времени, чем мог бы, и что теперь она постарается сделать все возможное, чтобы сократить расходы {44}.

«Я надеюсь, что у меня получится — это было бы прекрасно. Что ж, в любом случае я попытаюсь — провалюсь, так провалюсь. Видишь ли, дорогая, у меня слишком много утюгов стоит на огне, но я чувствую, что и так потратила много времени впустую, и пришла пора сделать хоть что-то стоящее» {45}.

К несчастью для Тусси, ее желания были в то лето последним, на что обращали внимание ее родные. Она осталась в Лондоне совсем одна. Родители и Ленхен были во Франции, даже Энгельс уехал в Йоркшир. А она по-прежнему не разговаривала с Лаурой из-за Лиссагарэ. Тусси погрузилась в глубокую депрессию, а та, в свою очередь, привела к анорексии. К тому времени, как Долли Мейтланд написала Марксу, вызвав его в середине августа в Лондон, Тусси уже несколько недель почти не спала и почти ничего не ела. Руки у нее дрожали, начался нервный тик. Она находилась в «состоянии крайнего нервного истощения», как рассказывал ее отец Энгельсу. Доктор не нашел никаких заболеваний, не считая некоторого «функционального расстройства желудка» и «опасной стадии переутомления» {46}.

Женни и Ленхен вернулись в Лондон через два дня и нашли Маркса и Тусси в гостиной; Тусси сидела на диване, со всех сторон обложенная подушками. Женни написала Женнихен:

«Ее безумный образ жизни привел к такому лихорадочному и болезненному состоянию, что она могла передвигаться едва ли не хуже, чем я».

Относительно отъезда из Аржантея она пишет старшей дочери:

«Память о тебе, твоей любви и доброте навсегда останется величайшим сокровищем моего сердца, и я буду жадно смаковать ее словно скряга» {47}.

К октябрю Тусси поправилась, но для Женни наступил ее смертный час. Теперь она редко вставала с постели — только для того, чтобы пересесть в кресло, стоящее рядом. После нескольких месяцев постоянной тревоги за жену, дочерей и внуков обострились и болезни Маркса. Его проблемы в тот период были связаны с дыханием — сначала бронхит, затем плеврит. Без сомнения, его легкие были ослаблены долгими годами курения, особенно в молодости, когда он курил самые дешевые сигары, потому что не мог позволить себе других. Однако все соглашались с тем, что физическое состояние Маркса ухудшилось от отчаяния и тревоги, владевших им в ту осень. Друг его юности, товарищ, «незабвенный и любимый друг», его жена умирала, а он лежал в маленькой соседней комнате, потому что врач запретил ему вставать даже для того, чтобы увидеться с ней {48}. Женнихен хотела приехать и привезти мальчиков, чтобы подбодрить мать, но Лаура сообщила, что Женни уже слишком слаба, чтобы видеться с ними. Кроме того, — писала Лаура, — они всегда в ее мыслях, и она ждет каждого письма от Женнихен {49}.

Собрав остатки сил, Женни написала письмо Женнихен в октябре. Отправить его было поручено Тусси, но по неизвестным причинам оно так никогда и не попало во Францию. Лаура писала: