Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

«Ты знаешь, чтобы избавить тебя от боли и страданий, я отдам кровь своего сердца, но позора я не прощу даже тебе… Твоя беспорядочная жизнь, которая приносит тебе так много страданий, даже не может тебе обеспечить достойного положения в газете! Даже этого утешения для меня не существует! Я снова призываю тебя взглянуть в лицо действительности и хорошо подумать, стоит ли тебе заниматься журналистикой… Будь ты сейчас рядом, я бы вряд ли осмелилась говорить с тобой таким образом, ты жесток, особенно когда находишься в затруднении» {37}.

Чувствуя, что она тонет в отчаянии и безнадежности, Женнихен писала Лауре, что мечтает об освобождении от всех бед, «неважно, какой ценой». Запертая в Аржантее, в продуваемом сквозняками старом трехэтажном доме, окончательно отдалившись от мужа, она мечтала о жизни в Лондоне, о метро, о Фаррингдон-стрит, выходящей на грязный и оживленный Стренд с его яркими афишами спектаклей и музыкальных представлений {38}.

«Я не могу передать, как я устала от жизни! — пишет она Тусси. — И если бы не бедные мои дети, я бы знала, как положить конец моему жалкому существованию» {39}.

Как будто этого было недостаточно, Женнихен пишет, что к ее «невыразимой досаде», она снова беременна. Кроме того, она начала опасаться, что серьезно больна.

«У меня странные боли с некоторого времени, как будто внутри какой-то абсцесс или опухоль — и я до сих пор не решаюсь обратиться к врачу».

Для нее было мучительно тяжело таскать детей на руках, или то и дело подниматься и спускаться по лестнице — так, что однажды она просто упала после подобного напряжения.

«Кстати, папа ничего об этом не знает, и лучше ему не говорить. Это его только расстроит» {40}.

Действительно, когда Маркс приехал в Аржантей в июне, он не имел ни малейшего представления об истинном положении дел в доме Женнихен. Он рано ложился спать, поздно вставал и почти весь день проводил, гуляя по окрестным лесам и виноградникам с мальчиками {41}. Лафарг писал, что он был на седьмом небе от счастья, постоянно сопровождаемый своей маленькой армией {42}. Однако вскоре и Маркс начал подозревать неладное.

Мальчики практически одичали, прожив эти годы во Франции, отчасти потому, что Женнихен не могла справиться с ними в одиночку. Лонге часто оставался в Париже на ночь, а когда возвращался утром, сразу отправлялся спать {43}. Малыш Марсель получил прозвище Пар или Парнелл — в честь ирландского депутата — потому что постоянно кричал {44}. Эдгара прозвали Вульф, поскольку в полтора года застали поедающим сырую печенку, которую он принял за шоколад {45}. А Джонни был их главарем, смышленым мальчишкой, который, по словам Маркса, стал непослушным от скуки {46}. Гарри так и не показывал признаков полноценного развития.

В июле в Аржантей приехали Тусси и Ленхен — кавалерия спешила на помощь, отчасти Марксу, отчасти Женнихен.

Тусси буквально расцвела в интеллектуальном смысле. В этом месяце она выступала для Общества любителей Роберта Браунинга в Университетском колледже, и все прошло настолько успешно, что одна из светских львиц собиралась представить Тусси лично Браунингу, чтобы она почитала ему его же собственные стихи. Кроме того, она была приглашена на вечер к леди Уайлд. Тусси рассказывала Женнихен: «Она — мать этого пухлого и противного молодого человека, Оскара Уайлда, который стал «доктором богословия задницы» в Америке» {47}.

Несмотря на все неприятности, Женнихен доставляло удовольствие слушать рассказы младшей сестры о ее бурной и интересной жизни.

«Я поздравляю тебя от всей души и радуюсь, думая, что хотя бы одна из нас не проведет свою жизнь над ночными горшками» {48}.

Теперь свободная женщина, Тусси окрепла и физически. Не было никаких признаков недомогания, нервы ее совершенно успокоились. Счастливая, словно дитя, она приехала в Аржантей, полная энергии и желания помочь своей сестре.

Теперь даже Марксу было понятно, что Женнихен снова беременна, и он начал волноваться за нее и вникать в ее проблемы. Он узнал, что арендатор преследует ее за долги, а у самой Женнихен неладно со здоровьем. Маркс хотел, чтобы Тусси забрала с собой в Лондон Джонни, чтобы хоть как-то облегчить жизнь старшей дочери, но Лонге не желал, чтобы его сын пропускал лето на побережье в Нормандии. Маркс писал Энгельсу: «Лонге наплевать, что это передышка для Женнихен — и хорошо для ребенка. Мсье Лонге сам ничего не делает для ребенка, его «любовь» заключается в том, чтобы не выпускать его из виду в те редкие минуты, когда он сам находится в пределах видимости — поскольку в Аржантее он преимущественно спит, а потом, в 5 вечера снова уезжает в Париж» {49}.