Карлики смерти

Теперь начало декабря 1988 года: время унылых и безразличных дней и долгих темных вечеров. Зимою в Лондоне плохо – даже такой мягкой зимой, как эта. Некоторым удается устроиться поудобней: я мог вообразить, к примеру, что для миссис Гордон, укутанной в льняные простыни в ее кенсингтонском особняке, с Мэделин, готовой по первому касанию к звонку нести ей чай и тост с маслом, смена времен года составляет очень малую разницу. Иногда легко было забыть, что подобные люди существуют, что такими жизнями кто-то живет. Самому мне почти не на что было жаловаться. У меня есть крыша над головой, притом недорогая; в паре миль от меня мужчины и женщины ночуют под мостом Ватерлоо в картонных коробках. Поэтому дрожь меня била и я тянулся к лучшему не от материальных трудностей, пока сражался с ветром по пути в студию через территорию Больницы Гая (самое холодное и ветреное место в Лондоне). Воскресенье, четыре часа пополудни, в мире темнело, а я пытался пообещать себе, что таких дней останется немного – дней, когда я бреду с клавишами под мышкой с одной безнадежной халтуры на другую, а тщеславие, которому полагалось меня подхлестывать, – всего лишь воспоминание, засевшее в мозгу мертвым грузом. Все это переменится. Не то чтоб я думал, будто пленка, которую мы намеревались записать, когда-нибудь произведет впечатление на звукозаписывающую компанию (если вообще до какой-нибудь доберется): на «Факторию Аляски» я уже более-менее махнул рукой. Но я был уверен в том, как она подействует на Мэделин; и еще я верил, что, если передо мной откроется перспектива на ней жениться, у меня возникнет новое ощущение ответственности, которое, возможно, заставит меня сильнее и разумнее задуматься о собственной карьере.

Как это ни забавно, я сейчас тепло вспоминаю ту сессию в студии. Джейка и Мартина не было, они про это ничего не знали, и мы поэтому пребывали в заговорщическом настроении, отчего все наше предприятие приобретало бодрость, какую обычно не связываешь со студией «Поющие в терновнике». Спор у нас случился всего один, в самом начале, – из-за тех изменений, которые я внес в текст. Сперва Хэрри никак не мог поверить, что я это всерьез, но я указал ему: именно он придумал, чтобы я сделал Мэделин предложение, если хорошенько вспомнить, – а кроме того, следовало признать: в такой версии песня определенно лучше запоминается.

К примеру, вторая половина сейчас выглядела вот так:

Мэделин, ты
Безропотно посмотришь на меня
С тобой мы слиты
И не могу я без тебя ни дня

Тебе – все самое родное

И драгоценные дары Аравии
Чего же сердце ноет?
О Мэделин, женись на мне, ведь вправе я

Хэрри качал головой.

– Я не могу такое петь, – твердил он. – Я с этой женщиной даже не знаком.

Но все равно я его вскоре уговорил.

Как обычно, от Винсента мы дождались чрезвычайно мало радости. Наверное, сами виноваты – не нужно было для начала переть с ним на рожон. Я не устоял и прихватил с собой пластинку «Карликов смерти» – просто доказать, что он был не прав. Первая его реакция была – хмурое недоверие; он взял у меня из рук пластинку и сказал, что хочет рассмотреть ее поближе. Терпеть не могу людей, которые не любят проигрывать в споре. После этого он с нами особо не разговаривал – просто сидел в аппаратной и читал старый номер «Миди-мании» да изредка подкручивал канальные регуляторы уровня. В конце же, когда мы у него спросили, как звучало, он ответил:

– Блистательно. На вашем месте я б тут же кинулся звонить в И-эм-ай[69]. Так у кого из вас золотой диск на стенке в спальне будет висеть? Или спальня у вас одна на двоих? Ха, ха, ха!

Потом случилось странное: мы попросили его вернуть нам пластинку, а он не смог ее найти. Утверждал, что забрал ее с собой, когда мы пошли наверх, и оставил там на столе, а теперь она исчезла.

– Типично! – сказал он. – Не надо тут ничего разбрасывать, в таком-то месте. Сюда такая шушера лазит, ничем не лучше преступников почти все.

– Слушайте, это вообще не моя пластинка, – сказал я. – Она моего друга. И крайне редкая.

Я пришел в ужас от мысли, что может мне сказать Дерек, когда я ему сообщу, что потерял ее. Винсент же тем не менее жизнерадостно даже не извинился, мало того – содрал с нас за сессию вдвое больше того, на сколько мы рассчитывали.

– Ваш директор мне про это ничего не говорил, – сказал он, – поэтому мне с вас по нормальной ставке брать придется.

– Он полный ублюдок, – сказал Хэрри, когда несколько минут спустя мы с ним сели в кафе у станции «Лондонский мост» и стали есть сосиски с картошкой. – Думаю, пластинку он сам спер. Наверняка же знает, сколько она у коллекционеров стоит.

Я кивнул и погонял по тарелке упорную тушеную фасолину, а затем ответил:

– Так хочешь не хочешь, а и о Честере задумаешься, нет?

– В смысле?

– Ну, как Честеру удается с ним ладить? Как вообще могут быть хорошие деловые отношения с таким человеком?