Читаем Карма полностью

В дыму вспыхивают на лету оранжевые искры. В узкий проулок между домами врываются языки пламени. Огонь требует кислорода.

На улицу! На улицу!

(Спрячься. Дождись меня.)

На улицу! А то сгорите!

<p><emphasis>Да или нет?</emphasis></p>

Нет времени подумать.

Живее! Живее!

Но я не готова.

Будь наготове, Джива.

На комоде паспорта, деньги, ключ от номера и ножницы. Блестят серебром лезвия. Я беру их и думаю. У меня косы.

(Я сойду за мальчишку?)

Да или нет?

Пошли! Пошли!

Да или нет? Так велит вера. В косах красота. Кому до этого сейчас какое дело?

Косы падают на пол рядом с волосами бапу. Забытый и отброшенный пережиток. Касаюсь ногой чернеющих прядей и тут же ее отдергиваю. Как будто дотронулась до мертвечины.

Я сбрасываю сари и юбку, натягиваю джинсы и футболку. Вынимаю сережки из ушей и колечко из носа. Стираю со лба тилаку[8]. Смотрю на свои туфли. Обрываю с них весь бисер и блестки. Сую под кран и держу, пока они совсем не потемнеют.

Быстрее!

Я засовываю ноги в мокрый атла́с. Открыв дверь, вижу несущихся по коридору людей. Бапу! – кричу я – вдруг он уже вернулся? – Амар! Это я, Джива!

Мимо бегут мужчины, но отца среди них нет. На головах у них тюрбаны. Синие. Красные. Желтые.

Кто и что может их спасти? Отвага? Бог? Добрые индусы?

На всякий случай я прихватываю с собой ножницы.

<p><emphasis>Западня</emphasis></p>

У выхода толпятся люди с палками. Они кричат: Индира была нам как мать, мы отомстим за нее! Внутрь они не входят – не видят необходимости. Постояльцы в западне. Они или заживо сгорят, или сами выбегут под палки. Лучше подождать, чем лезть в здание, которое вот-вот вспыхнет сверху донизу.

Я бросаюсь назад – навстречу толпе, которая, спасаясь от одной опасности, несется в лапы к другой. Должен же быть другой выход? Да, через кухню! Где здесь кухня?

Двери в гостиничный ресторан придерживают двое мужчин в белых куртках. У обоих на согнутой у груди руки висит полотенце, похожее на белый флаг. Кто они: статуи? стражи адских врат? Почему они не ушли домой? Им не страшно? И кому сейчас взбредет пойти сюда поужинать? Если чем-то в городе еще не насытились, то только местью.

Я бьюсь о двери, но официанты крепко их держат. Тогда я кидаю в дверь свой рюкзак. Стекло остается целым, зато официанты отпускают ручки. Толкаю двери и проношусь мимо еще нескольких официантов в белых куртках. Они провожают меня взглядами, но не двигаются с места. Неужели такое здесь не в первый раз?

Мне попадается наконец открытое окно. Прыгать высоко, но делать нечего. Я мягко приземляюсь на кучу мусора – картонные коробки, бумага, пластиковые бутылки, объедки, – вскакиваю и бегу. Хочу спрятаться в городской тьме от пожара, от обозленной толпы, от криков тех, кого поймали и теперь избивают.

Милая Майя, беги.

<p><emphasis>Урна</emphasis></p>

Я забыла мату.

<p>2—3 ноября 1984</p><p><emphasis>Ночь</emphasis></p>

Я не сплю. Прислушиваюсь к собственным шагам, мечусь туда-сюда по рядам Ночного рынка. Я не сплю. Слушаю город. Там животные удовлетворяют свою похоть и ненависть. Слушаю собственное дыхание. Так дышит зверек, которому не хватает воздуха. Я не сплю. Бодрствую в смутный ночной час рядом с продавцом чая. Не сплю, но вижу сны.

Мертвое животное. Его оживили. Вытащили из тьмы. Мышцы сокращаются, тело сотрясают судороги. Оно понимает, что надо бежать. Но не бежит, а ждет. Ждет? Чего? Кого? Меня? Я смотрю ему в лицо. И что я вижу? Оно охраняет меня. Бдит. Навострило глаза и уши.

Раздается крик, и животное напрягается. Оно тычет меня под ребра. Приговаривает: пора тык просыпайся тык надо бежать дальше.

За мной, – командует оно. – Я знаю, куда идти.

Я открываю глаза. Вижу существо, скачущее по узким улочкам. Маленького оленя. Или антилопу?

<p><emphasis>Парень!</emphasis></p>

Чаю! Чаю хотим!

Парень! – Кто-то пихает меня в бок ногой. – Принеси-ка нам чаю!

Парень? Я провожу ладонью по голове. Кос нет. Значит, про стрижку мне не приснилось. Я осторожно встаю. Щупаю рюкзак – на месте ли? Пока распрямляюсь, прячу лицо, а встав во весь рост, бросаюсь прочь.

За мной гонятся, но меня не догнать. Это потому, что страх быстрее злобы?

Преследователи скоро устают. Слишком много потратили сил. Сколько раз они замахивались? Сколько раз опускали руку на безвинные головы и шеи? Сколько от них пострадало таких как я, стриженых и оборванных?

Я бегу. И бегу. Некогда плакать. По волосам. По праху. По жизни.

<p><emphasis>Вокзал в Старом городе</emphasis></p>

Вокзалы созданы для путешествий. Отбытия. Прибытия.

Вокзалы созданы для того, чтобы ждать. Жара. Толпы народу.

Вокзалы созданы для того, чтобы на них все было точно. Расписание. Часы.

Вокзалы созданы для того, чтобы на них был порядок. Полицейские. Оружие.

По идее, на вокзале должно быть безопасно.

<p><emphasis>Жду</emphasis></p>

Я жду целый день.

(Где же ты?)

Жду целую ночь.

(Где?)

Наступает утро. Начинается новый день.

Перейти на страницу:

Все книги серии 4-я улица

Похожие книги

Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия
Испанский театр. Пьесы
Испанский театр. Пьесы

Поэтическая испанская драматургия «Золотого века», наряду с прозой Сервантеса и живописью Веласкеса, ознаменовала собой одну из вершин испанской национальной культуры позднего Возрождения, ценнейший вклад испанского народа в общую сокровищницу мировой культуры. Включенные в этот сборник четыре классические пьесы испанских драматургов XVII века: Лопе де Вега, Аларкона, Кальдерона и Морето – лишь незначительная часть великолепного наследства, оставленного человечеству испанским гением. История не знает другой эпохи и другого народа с таким бурным цветением драматического искусства. Необычайное богатство сюжетов, широчайшие перспективы, которые открывает испанский театр перед зрителем и читателем, мастерство интриги, бурное кипение переливающейся через край жизни – все это возбуждало восторженное удивление современников и вызывает неизменный интерес сегодня.

Агустин Морето , Лопе де Вега , Лопе Феликс Карпио де Вега , Педро Кальдерон , Педро Кальдерон де ла Барка , Хуан Руис де Аларкон , Хуан Руис де Аларкон-и-Мендоса

Драматургия / Поэзия / Зарубежная классическая проза / Стихи и поэзия