Карма

Тридцать рупий. За номер для вас с маленьким братом.

Что? Это чистый грабеж! Пять рупий и ни пайсы больше!

Вам комнату с туалетом? Тридцать рупий. Или проваливайте и приходите позже. Тогда номер будет стоить сорок рупий.

Похоже, мать родила вас в сточной канаве.

И что из этого?

Десять рупий.

Нет. Двадцать пять. Не хочешь – не бери.

Договорились. Десять рупий. За три ночи.

Ты что, глухой? Ползи отсюда, таракан. Я с тобой только время теряю.

Десять рупий за три ночи плюс молитва за вашу душу в храме Кришны.

Еще не хватало, чтобы за меня молились насекомые.

Молиться буду не я, а брат. В нашем мире он немой, зато умеет напрямую обращаться к богам. Он попросит их за вас. У вас же наверняка что-нибудь болит. Только скажите, что? Глаза? Сердце?

Голова у меня болит от твоей болтовни!

Тридцать рупий за три ночи. Мы будем тише воды. И голова у вас пройдет.

Тридцать и молитва?

Решайте быстрее, а то вашей голове не поздоровится.

Ладно, маленькие мерзавцы. Тридцать рупий. Давайте деньги, берите ключ и топайте в номер. И чтобы я от тебя больше ни слова не слышал!

Намасте, добрый господин. Вы не пожалеете, что нас пустили.

Уже пожалел.

Номер с одной кроватью

Он спит, как ребенок, не замечая треска моторикш и грохота грузовиков под окном.

(Мы не притрагиваемся друг к другу.)

А я не смыкаю глаз от стука и трепета сердца в клетке из тонких ребер.

(Мы не притрагиваемся друг к другу.)

Он вздыхает, погруженный в сон. Я вздыхаю, охваченная

томлением. Шелестят простыни – это я, встрепенувшись,

поворачиваюсь на другой бок. Наше с ним дыхание наполняет

пространство номера с одной кроватью.

Я могу спать на полу, Майя. Это ничего. Я индиец. Я могу спать где угодно.

А я не могу. Мое тело тянет к его.

(Мы не притрагиваемся друг к другу.)

Лагерь беженцев

Ты индус? – спрашивает охранник. – Приключений на свою голову ищешь?

Нет, сэр, не ищу, – отвечает Сандип. – Как сказал поэт Сурдас, не узнав веревки, принимаешь ее за змею[34]. Я ищу дядю, отца моего брата. Вот человек, который нам нужен.

На фотографию бапу в паспорте охранник едва посмотрел.

Проходите. Но особо не надейтесь. За месяц многие разъехались. Это сначала тут тридцать тысяч человек было.

Тридцать тысяч сикхов? – Недолго же я держала данное Сандипу слово молчать при посторонних. – Которым было некуда деться?

Куда они разъехались? – перебивает меня Сандип.

Откуда мне знать? Многие, наверно, в этот ваш Пенджаб подались.

Намекаете, что и нам туда дорога? – спрашиваю я.

А вам самим разве в те края не хочется?

Сандип сердитым взглядом велит мне молчать.

Я говорю, когда мы отходим достаточно далеко от охранника:

По-моему, это и приводит к геноциду. Когда считают, что иноверцев надо или изолировать, или уничтожить. И чего это ты вдруг цитируешь Нанака?

Он был очень мудрым проповедником мира. И по рождению индусом. А теперь, Майя, постарайся, пожалуйста, успокоиться. Мы ищем твоего отца.

Лица