Читаем Карма полностью

Ты забыла про стыд, Джива. Он все, что у нас осталось. А стыд – это ярость, которая не смеет действовать.

<p><emphasis>Знак</emphasis></p>

Первый я нахожу на верхней ступеньке, растоптанный в лепешку. По нему прошелся десяток ног. После них трудно понять, какого цвета был цветок.

Второй лежит в самом углу на нижней ступеньке. Уже увядающий.

Третий – снаружи у подъезда гостиницы. Свежий. Похоже, он выпал из гирлянды.

Четвертый – на подъездной дорожке. Пятый – на улице. Шестой – под прилавком продавца чая. Седьмой – на автобусной остановке. Восьмой, девятый – на улице, в переулке, потом еще десяток, разбросанных во дворе храма.

Никто больше не обращает на них внимания. Пушистые цветки бархатцев мешаются с остальным городским мусором. Но я вижу их повсюду. Словно у моих ног расстелен ярко– оранжевый цветочный ковер.

Он знает, где я. Где я хожу, где сплю, где ем, где молюсь. Ему известен каждый шаг, который я делаю без него.

Он не оставил меня! Не забыл! Каждый новый день Сандип украшает мне своими приношениями.

<p><emphasis>Сон</emphasis></p>

Сон – это хорошо. Он разделяет нас с отцом. Мы с ним уже больше не можем выносить правду друг друга.

Но даже во сне гнев не оставляет его в покое. Буря чувств искажает пересеченное шрамом лицо.

Раньше я его не боялась, несмотря на его высокий рост, громогласную речь и уверенность в себе. Но сейчас при виде скорчившегося на кровати маленького чернявого человека я дрожу от страха.

Его вера, такая тактичная в эльсинорской жизни, сделалась в десять раз сильнее, в сто раз осязаемей. На его скелет давит невероятная тяжесть долга.

Он и во сне не расстается с кинжалом. Прости меня, Боже, – шепчет он. За что? За грехи, которые ему только предстоит совершить?

<p><emphasis>Желание</emphasis></p>

Я стараюсь не уснуть.

(Он разыщет меня.)

Чтобы услышать легкий стук в дверь, о котором я молюсь.

тук-тук

Тихо, чтобы не разбудить бапу, я выскользну в коридор, прямо в объятия Сандипа. Он целует меня. Он сдержал обещание вернуться. Утром. Когда взойдет солнце.

Но против воли я засыпаю и не слышу стука в дверь моих снов.

<p><emphasis>Падение</emphasis></p>

Небо во сне безупречно черное. Луна прячется за дымкой, как робкая девушка за юбкой матери. В пространстве слышится гул. Потом его прорезают лучи света – это пилот нанизывает звезды на зеленые ленты.

Бапу сидит рядом со мной. Он все время ерзает. У него трясутся колени. Лежащий на них желтый тюрбан начинает разматываться. Я тяну за ткань, мне интересно, где у нее конец. У веры нет конца, Джива, – говорит бапу. – Она пылает в вечности.

Я смотрю в иллюминатор и вижу, что на крыле стоит моя мама. Она моет черные волосы неба. Поливает шелковые пряди жидкими звездами. Когда гребень застревает в одной из прядей, она говорит: Это пустяки. Сейчас распутаем и расчешем.

Все это на самом деле? Я не могу понять. Я хочу спросить у бапу, но сильнейший шквал не позволяет мне произнести ни звука. На месте иллюминаторов и дверей зияют дыры. Непристегнутых пассажиров засасывает холодный наружный воздух. Оглушительно ревет ветер, кричать бесполезно. Мы падаем.

Я смотрю на отца. Он придумает, как нам спастись. Но лицо у него неподвижно, как маска. И в следующее мгновение я понимаю: крушение самолета не случайно. Бапу знал, что оно произойдет.

Я кричу ему: К этому и привел нас твой гнев? К новым неповинным жертвам?

Он шевелит губами и что-то шепчет, но очень тихо. Я наклоняюсь ближе к нему, чтобы расслышать слова: Где твое милосердие? Где твоя человечность?

Самолет падает в океан, и вода в нем воспламеняется. Мы все вместе плывем сквозь пламя. Руки у нас раскалены, как расплавленный металл, но тела мерзнут. Пока у нас хватает сил, мы кричим.

Помогите! Спасите нас от этих мук!

<p><emphasis>Пробуждение</emphasis></p>

Я просыпаюсь в поту. Во рту пересохло. Не хватает воздуха. Я слишком поспешно открываю глаза, и меня ослепляет свет. Я зажмуриваюсь и снова открываю их, уже медленнее. В темноте что-то сверкает отраженным лунным светом. Форма предмета мне знакома, но мозг принимает правду не сразу.

Это лезвие. Нацеленное на мое горло.

Бапу, проснись, – шепчу я.

Лезвие поворачивается, поблескивая.

Проснись, бапу. Пожалуйста.

Он хрипит, поняв, где он и что делает. Смотрит на руку с ножом. На мое лицо. Его глаза наполняются ужасом.

Он соскакивает с кровати. Захлопывает за собой дверь туалета.

Там он бьется и бросается на стены, как будто попал в западню.

<p><emphasis>Дверь</emphasis></p>

Кто-то колотит снаружи.

Что там у вас происходит? Открывайте сейчас же!

Я поворачиваю замок. Приоткрываю дверь в коридор – совсем чуть-чуть, на узкую щелку. И стараюсь дышать ровнее.

Он пьян? – спрашивает мужчина.

Нет…

Тогда в чем дело?

Перейти на страницу:

Все книги серии 4-я улица

Похожие книги

Север и Юг
Север и Юг

Выросшая в зажиточной семье Маргарет вела комфортную жизнь привилегированного класса. Но когда ее отец перевез семью на север, ей пришлось приспосабливаться к жизни в Милтоне — городе, переживающем промышленную революцию.Маргарет ненавидит новых «хозяев жизни», а владелец хлопковой фабрики Джон Торнтон становится для нее настоящим олицетворением зла. Маргарет дает понять этому «вульгарному выскочке», что ему лучше держаться от нее на расстоянии. Джона же неудержимо влечет к Маргарет, да и она со временем чувствует все возрастающую симпатию к нему…Роман официально в России никогда не переводился и не издавался. Этот перевод выполнен переводчиком Валентиной Григорьевой, редакторами Helmi Saari (Елена Первушина) и mieleом и представлен на сайте A'propos… (http://www.apropospage.ru/).

Софья Валерьевна Ролдугина , Элизабет Гаскелл

Драматургия / Проза / Классическая проза / Славянское фэнтези / Зарубежная драматургия
Испанский театр. Пьесы
Испанский театр. Пьесы

Поэтическая испанская драматургия «Золотого века», наряду с прозой Сервантеса и живописью Веласкеса, ознаменовала собой одну из вершин испанской национальной культуры позднего Возрождения, ценнейший вклад испанского народа в общую сокровищницу мировой культуры. Включенные в этот сборник четыре классические пьесы испанских драматургов XVII века: Лопе де Вега, Аларкона, Кальдерона и Морето – лишь незначительная часть великолепного наследства, оставленного человечеству испанским гением. История не знает другой эпохи и другого народа с таким бурным цветением драматического искусства. Необычайное богатство сюжетов, широчайшие перспективы, которые открывает испанский театр перед зрителем и читателем, мастерство интриги, бурное кипение переливающейся через край жизни – все это возбуждало восторженное удивление современников и вызывает неизменный интерес сегодня.

Агустин Морето , Лопе де Вега , Лопе Феликс Карпио де Вега , Педро Кальдерон , Педро Кальдерон де ла Барка , Хуан Руис де Аларкон , Хуан Руис де Аларкон-и-Мендоса

Драматургия / Поэзия / Зарубежная классическая проза / Стихи и поэзия