КАРМИН

Тихо в Москве с наступлением темноты, снова ввели комендантский час, так что без бумажки и в гости лишний раз не выйдешь. А так хочется порой, как раньше – в театр выбраться, сытно поужинать в трактире, обсудить последние сплетни и винт до утра – и это только самый безобидный сценарий! Жалко только, что погода такая хорошая пропадает. Лето было в этом году, конечно, волшебное, и теперь, кажется, еще не собирается уходить. Вы ходили гулять в Сокольники или на Воробьевы горы? Днем там вполне прилично. А еще, бывало, пойдешь пешком, да так и до Тверской заставы дойдешь, а там и обратно. Сейчас – какое гулять! Тут бы до дома дойти лишний раз без приключений. Но все, конечно, лучше, чем было пару лет назад, когда на Лубянской площади во всем своем благоухании валялась с месяц мертвая лошадь. Помните такое? То-то же! Так что чего тут жаловаться. Да, газет пока маловато и тащат пока все так же почти из рук, но все же, вспомните 1917, а еще хуже – 1918! О тех временах нам теперь каждый день напоминают следы уличных боев, оставивших пулеметные очереди на домах. Нет, лучше уж это не вспоминать! Сердце России бьется еще учащенно, неровно, но работает же, разгоняя во все уголки страны как по жилам красные, декреты Советской власти. Вот уж скоро и третью годовщину встретим, а там может и заживем по-человечески хоть раз в жизни – с белой скатертью и личной квартирой в три комнаты. Теперь ждать осталось недолго – Врангель еще суетится, ну да с ним и так все понятно! Шалят, да и пусть их шалят. Сейчас с поляков снимут пару дивизий, да и все – прощай, барон, привет Константинополь! Что говорите? Какие новости? Да какие там новости! Все дорожает, дорожает. Уже теперь и щучьего хвоста за 20 рублей не купишь. Говорят, теперь Сухаревку закрывают. Давно пора! А то пройдешь по ней проклятущей и сердце ноет – какие цены, страх! А там все – и золотые канделябры, и ношеный заплатанный сюртучишка – все это перемешанное стоит, как наша страна после всех этих лет – все смешалось: и сюртук, и сундук. Книжный развал у Китайгородской стены все еще работает, я знаю. А вот трактир ваш любимый на Кузнецком мосту теперь закрыт, как и вообще закрыто там почти все, но это лишь для простого народа. Другие там всем пользуются по особому распоряжению. Что говоришь? А, нет. На Лубянке давно не бывал, обхожу ее кругом за пять улиц. Нет, извозчики там больше не стоят и лошадей не кормят, и фонтан вот уже сколько времени не работает. Чего удивляешься? А то ты не понимаешь, что на этой Лубянке происходит. Кто мог подумать… самая веселая, самая оживленная площадь была. Эх, времена! Хочешь заглянуть туда? Эх, чудак! Ну смотри, смотри, что там…

***

Горели электричеством в ряд три окна бывшего страхового общества «Россия» на третьем этаже. Человек нового времени - чекист Вильгельм Варнас растворил окно и мечтательно посмотрел на площадь. Солнце только село и теплый подоконник приятно грел ладони. Было жарко, даже душно, но откуда-то с реки уже тянуло осенней прохладой. Площадь была почти пуста, но на Никольской шевелились и совсем бесстрашно перекрикивались люди. Никольская – это уже другая территория – там полно лавок, попрошаек, нищих и вообще всякого сброда. Никольская – это канат между Кремлем и Лубянкой. Канат, который, однако, никого не связывает и никому не подчиняется. Варнас закурил и вгляделся в толпу, которая начинала растворяться в сумерках. «Жарковато сегодня», – подумал он, оттянув воротник, и громко захлопнул окно, собираясь домой. Путь ему предстоял недалекий – квартира его находилась в Варсонофьевском переулке, что на повороте с Большой Лубянки.