Карнакки – охотник за привидениями

– Да! – мрачным тоном произнес старший из таможенников. – Ну, на сей раз мы загнали вас в угол – именно туда, куда нам надо. Нас известили о том, что вы собрались провернуть крупную спекуляцию, однако в наши дни даже барану известно, что подобные вещи теперь невозможны… Билли, принеси мне ящики, которые мы подобрали. Я велел тебе оставить их в кладовой стюарда до тех пор, пока они нам не понадобятся.

Таможенник по имени Билли выпустил моего помощника и исчез в кладовой. Через мгновение он вернулся со стопкой пустых ящиков из-под сигар, с которых еще капала соленая вода. Узнав их, я посмотрел на первого помощника. Он ответил мне взглядом.

– Вот видите: с вами покончено, вы испеклись, вы в нокауте! – сказал главный из таможенников. – И вам придется ответить за собственные дела. Вы…

– Это обман! – выкрикнул первый помощник. – Какой-то фокус, который устроил для вас стюард.

– Именно, – согласился я. – Вор не может не быть лжецом и обманщиком.

– Сам ты лжец, кэп! – самым наглым образом воскликнул стюард, считая себя в безопасности. – У тебя этих сигар тысяча с миллионом, и я, может, и промолчал бы, не будь ты таким упертым. Я никак не против контрабанды, никаких принципов, однако рассчитываю на собственную долю, и если не получаю ее, то ничего никому не должен… Ты сам виноват, кэптен. Я бы держался тебя, получи я свое. Я бы…

– Это еще что? – возмутился офицер. – Придержи язык, парень, не то окажешь с каталажке рядом со своим капитаном и его первым помощником. – Он повернулся к своим подручным: – Этого достаточно, Билли и Сандерс. Можете вдвоем подняться на палубу и закончить досмотр; теперь, полагаю, мы и сами справимся с этой парочкой.

Сандерс был из тех, что держали меня, и, оказавшись на свободе, я немедленно рванул к стюарду, наглым образом изображавшему полную невинность и самым отвратительным образом ковырявшему в носу.

– Вздуйте эту тварь, сэр! – донесся до меня голос первого помощника, и я понял, что нас с ним действительно соединяет общая цель.

– Держите их! – завопил офицер. – Держите!

Тут его люди повисли на мне стайкой крыс, и чопорная атмосфера салона несколько оживилась.

Однако пока длилась вся эта сумятица, таможенник с отверткой невозмутимо делал свое дело и откручивал шурупы; наконец, когда мы с первым помощником собрались передохнуть, он крикнул, чтобы кто-нибудь подошел и помог ему.

Столешницу сняли, и таможенников, увидевших бурый слой сигар, обежал восторженный ропот. Сразу после этого таможенник с отверткой запустил свою лапу в этот неглубокий источник, и крикнул, что сигар здесь не более восьми или девяти сотен.

– Я же говорил, что задекларировал двенадцать ящиков по сотне в каждом! – воскликнул я. – Или вы решили, что они успели размножиться? Остальные находятся в дымоходе, но даже этих-то вы не найдете, если будете до посинения цепляться за мой сюртук!

И действительно, таможенники ничего больше не нашли, хотя и перевернули вверх дном салон и каюты, и даже добрались до лазарета.

Наконец, вниз спустился второй помощник, чтобы узнать, следует ли ему теперь единолично управлять кораблем, или будут какие-то другие распоряжения. Тут уже старшему таможеннику пришлось приказать своим людям отпустить нас. Должно быть, он ощущал себя полным дураком, когда я объяснил ему, что не испытываю особой уверенности в том, что грубое нападение и необоснованный арест не представляют собой повода для обращения в суд! Ибо он, по сути дела, именно арестовывал нас с первым помощником в салоне нашего же корабля.

Наконец я настоял на том, чтобы мы обменялись рукопожатием, которое он осуществил с видом полностью ошарашенным. Однако я дополнил свое обвинение тем, что склоняюсь к милосердию, и что в более зрелые годы он еще поблагодарит старого капитана, который по доброте душевной не стал портить карьеру молодому и нахальному таможеннику для того лишь, чтобы выразить собственное, пусть и праведное, возмущение.

– Как вас зовут, мистер? – поинтересовался я.

– Грей, – ответил он в прежней недоуменной манере. Понимаете ли, он уже был абсолютно уверен в том, что взял меня на горячем, и потому мое дружелюбие ошеломило его.